На Боу-стрит, напротив знаменитого старинного театра «Ковент-Гарден», стоит серое каменное здание в классическом палладианском стиле — там помещается полицейский суд, самый известный из четырнадцати полицейских судов Лондона. В этот день вереница лимузинов с шоферами, выстроившаяся перед входом, свидетельствовала о том, что за закрытыми дверями обширного, сильно запущенного зала судебных заседаний, где вечно гуляли сквозняки, происходит нечто важное.
Среди тех, кто находился в зале суда, был Роберт Хайсмит, скрывавший волнение под напускной рассеянностью. Был всегда корректный Ричард Смидди, нервно кусавший нижнюю губу. Был полицейский судья мистер Гриффин. Был неутомимый преследователь Натан Гольдмарк. Был Джон Клэйтон-Хилл из Министерства внутренних дел. Были еще представители Скотленд-Ярда и стенограф.
И был там еще один человек — Томас Баннистер, Королевский советник, который выступал на этот раз, можно сказать, в роли Фомы неверующего.
— Начнем, господа? — произнес судья. Все кивнули. — Полисмен, вызовите доктора Флетчера.
В зал вошел ничем не примечательный на вид человек. Его усадили напротив судьи за дальним концом стола. Он сообщил стенографу свое имя и адрес. Судья Гриффин открыл заседание.
— Это заседание — в какой-то степени неофициальное, поэтому мы не будем слишком связывать себя правилами процедуры, если этого не потребует защита. Отметьте в протоколе, что мистер Гольдмарк и мистер Клэйтон-Хилл имеют право задавать вопросы. Итак, доктор Флетчер, вы зарегистрированы как практикующий врач?
— Да, сэр.
— Где вы работаете?
— Я главный врач тюрьмы Его Величества в Уормвуд-Скраббс и главный медицинский консультант Министерства внутренних дел.
— Освидетельствовали ли вы человека по имени Эли Янош?
— Да, вчера во второй половине дня.
Судья повернулся к секретарю:
— Для ясности: Эли Янош — венгр еврейского происхождения, в настоящее время живущий в Дании. По просьбе правительства Польши он добровольно согласился прибыть в Англию. Итак, доктор Флетчер, будьте так любезны сообщить нам результаты вашего освидетельствования, прежде всего в той части, которая касается состояния половых органов мистера Яноша.
— Этот бедняга — евнух, — сказал доктор Флетчер.
— Прошу эти слова вычеркнуть, — мгновенно среагировал Роберт Хайсмит. — Я считаю, что такие личные соображения и собственные умозаключения, как «бедняга», недопустимы.
— Но он же и в самом деле бедняга, разве нет, Хайсмит? — сказал Баннистер.
— Я попросил бы высокоученого судью проинформировать сидящего здесь моего высокоученого друга…
— Все это совершенно лишнее, господа, — произнес судья, и в голосе его вдруг прозвучал весь авторитет британского закона. — Мистер Хайсмит, мистер Баннистер, прошу вас немедленно прекратить.
— Хорошо, сэр.
— Извините, сэр.
— Продолжайте, пожалуйста, доктор Флетчер.
— Как в мошонке, так и в паховом канале у него отсутствуют яички.
— Имеются ли следы операции?
— Да. С обеих сторон, немного выше пахового канала — на мой взгляд, характерные следы, остающиеся после удаления яичек.
— Можете ли вы сообщить высокоученому судье, — сказал Баннистер, — сложилось ли у вас определенное мнение о том, была ли эта операция по удалению семенников проведена должным образом и вполне квалифицированно?
— Да, по-видимому, операция была сделана компетентным хирургом.
— И нет никаких признаков, которые бы указывали на плохое обращение с пациентом, неумелое ведение операции, осложнения и так далее? — резко спросил Хайсмит.
— Нет… Я бы не сказал, что заметил что-нибудь подобное.
Хайсмит, Баннистер и судья задали еще несколько специальных вопросов по поводу операции, после чего доктора Флетчера поблагодарили и отпустили.
— Вызовите Эли Яноша, — распорядился судья.
Что Эли Янош — евнух, можно было сказать сразу. Он страдал ожирением и говорил высоким, надтреснутым голосом. Судья Гриффин сам подвел Яноша к столу и усадил на место. Наступила неловкая тишина.
— Если вы хотите курить, господа, то пожалуйста.
Все с облегчением полезли в карманы. Клубы трубочного, сигарного и сигаретного дыма повисли над столом, понемногу поднимаясь к высокому потолку.
Судья Гриффин полистал письменные показания Яноша.
— Мистер Янош, насколько я понимаю, вы достаточно хорошо говорите по-английски, чтобы обойтись без переводчика.
— Справлюсь.
— Если вам что-то будет непонятно, попросите нас повторить вопрос. Кроме того, я понимаю, что для вас это нелегкое испытание. В любой момент, когда вы почувствуете себя нехорошо, прошу дать мне знать.
— У меня уже не осталось слез, чтобы плакать о себе, — ответил Янош.
— Хорошо, благодарю вас. Я хотел бы сначала пройтись по некоторым фактам, о которых говорится в ваших показаниях. Вы родились в Венгрии в тысяча девятьсот двадцатом году. Гестапо арестовало вас, когда вы скрывались в Будапеште, и отправило в концентрационный лагерь «Ядвига». До войны вы были скорняком и в концлагере работали на фабрике, где шили обмундирование для германской армии.
— Да, это все верно.