Суд королевской скамьи, зал № 7

— В главном лагере «Ядвига» было сначала около двадцати тысяч заключенных, которые построили сам лагерь и обслуживали газовые камеры и крематорий. Позже число заключенных выросло до сорока тысяч.

— Я готов принять ваши цифры.

— А прибывающие евреи привозили с собой немногие оставшиеся у них ценности — золотые кольца, бриллианты и так далее, которые прятали в своем скудном багаже.

— Да.

— И перед тем, как этих несчастных голыми отправляли в газовые камеры, их систематически грабили. Вы это знали?

— Да, это было ужасно.

— И вы знали, что их волосы шли на матрацы для Германии и на прицелы для подводных лодок, а у трупов вырывали золотые зубы и, прежде чем трупы сжечь, им распарывали животы, чтобы посмотреть, нет ли там чего-нибудь ценного. Вы это знали?

— Да.

Эйбу стало не по себе, он закрыл лицо руками и подумал: «Скорее бы кончился этот допрос». Терренс сидел белый, как мел, публика в зале, потрясенная, замерла, хотя подобные истории все слышали и раньше.

— Вначале в лагерях были германские врачи, но позже заключенные взяли лечение на себя. Сколько медицинского персонала было у вас?

— В общей сложности пятьсот человек. Из них шестьдесят — семьдесят врачей.

— Сколько среди них было евреев?

— Десяток, может быть, дюжина.

— Но они занимали низшие должности: санитаров, уборщиков и так далее?

— Если они были квалифицированными врачами, я использовал их в качестве врачей.

— Но немцы их так не использовали, верно?

— Да.

— И их число было совершенно непропорционально численности евреев среди заключенных?

— Я использовал квалифицированных врачей в качестве врачей.

— Вы не ответили на мой вопрос, доктор Кельно.

— Да, врачей-евреев было непропорционально мало.

— И вам известно еще кое-что из того, чем занимались Фосс и Фленсберг. Эксперименты с целью вызвать рак шейки матки, стерилизация путем введения едких жидкостей в фаллопиевы трубы, эксперименты по определению момента, когда у жертвы происходит психический срыв.

— Я точно не знаю, я приходил в пятый барак только для того, чтобы оперировать, а в третьем только посещал своих пациентов.

— Хорошо. Вы обсуждали эту тему с врачом-француженкой — доктором Сюзанной Пармантье?

— Не припомню такой.

— Француженка, протестантка, врач из заключенных. Психиатр.

— Милорд, — прервал его сэр Роберт Хайсмит. В голосе его звучал сарказм. — Мы все прекрасно представляем себе, что творилось в лагере «Ядвига». Мой высокоученый друг явно пытается возложить на сэра Адама вину за газовые камеры и другие зверства нацистов. Я не вижу, какое отношение это имеет к делу.

— Да, к чему вы клоните, мистер Баннистер? — спросил судья.

— Я полагаю, что даже в ужасных условиях концлагеря «Ядвига» существовали разные ранги заключенных и что одни из них считали себя привилегированными по сравнению с другими. Там существовала определенная кастовая система, и привилегии предоставлялись тем, кто работал на немцев.

— Понимаю, — сказал судья.

Хайсмит сел на место недовольный.

— Далее, — продолжал Баннистер. — У меня в руках копия документа, подготовленного вашим адвокатом, сэр Адам, — это ваша исковая жалоба. У меня есть еще несколько точных копий, которые я хотел бы передать милорду судье и господам присяжным.

Хайсмит просмотрел документ, кивнул, и помощник Баннистера раздал копии судье, присяжным и сэру Адаму.

— Вы утверждаете там, что были сотрудником штандартенфюрера СС доктора Адольфа Фосса и штандартенфюрера СС доктора Отто Фленсберга.

— Под словом «сотрудник» я имел в виду…

— Да, что именно вы имели в виду?

— Вы искажаете смысл совершенно обычного слова. Они были врачами, и я…

— И вы считали себя их сотрудником. Вы, конечно, очень внимательно читали эту исковую жалобу. Ваши адвокаты обсуждали ее с вами строчку за строчкой.

— Это просто оговорка, ошибка.

— Но вы знали, чем они занимаются, вы подтвердили это в своих показаниях, и вы знали, что после войны они были осуждены, и все же вы пишете в своей исковой жалобе, что были их сотрудником.

Баннистер взял в руки еще один документ. Адам с надеждой взглянул на часы — не идет ли дело к перерыву: ему нужно было собраться с мыслями.

Помолчав немного, Баннистер заговорил:

— Вот у меня отрывок из обвинительного заключения по делу Фосса. Согласится ли мой высокоученый коллега считать его точной копией?

Хайсмит взглянул на документ и пожал плечами.

— Мы уклонились далеко в сторону, — сказал он. — Это еще одна попытка доказать связь, якобы существовавшую между заключенным и нацистским военным преступником.

— Позвольте, позвольте, — возразил Баннистер и обернулся к О’Коннеру, который поспешно рылся в бумагах, лежавших перед ним на столе. Он вытащил одну и передал Баннистеру. — Вот ваше письменное показание, данное под присягой, доктор Кельно. Абзацы первый и второй в нем — список документов, имеющих отношение к данному делу. У вас в руках экземпляр — это ваша подпись под ним стоит, доктор Кельно?

— Я вас не понимаю.

— Тогда давайте разберемся. Когда вы возбудили этот иск, вы сами представили в его поддержку некоторые документы. Среди них и обвинительное заключение по делу Фосса. Это была ваша инициатива.