Суд герцога

Потому-то и пришлось мессеру Бенвенуто отправляться в дальнее путешествие. Обосноваться он хотел в Болонье, а может, и еще дальше, в Милане, во всяком случае, там, где вор может спокойно заниматься своим делом, не ощущая слишком уж пристального внимания стражей порядка. Из Романьи он уезжал с неохотой. Во-первых, здесь он родился и почитал жителей остальной Италии варварами. Во-вторых, в Чезене осталась Джанноцца, с озорными глазками, большой грудью и пышными бедрами, царица таверны «Полумесяц». От одной мысли о ней и ее теплой постели у Бенвенуто заныло сердце. И не оставалось ему ничего другого, как крыть всеми известными ему ругательствами незаконнорожденного сына папы, из-за которого и свалились на него все эти несчастья.

Вдалеке, на белоснежной равнине, появилась черная точка, постепенно увеличивающаяся в размерах: кто-то скакал навстречу. Но Бенвенуто не замечал его, занятый своими грустными мыслями. Особенно волновало его урчание в животе. Далее Форлимпополи ехать на голодный желудок он не мог. Всему есть пределы. Но как раздобыть еду? Он мог продать лошадь. Но без лошади не добраться ни до Болоньи, ни до еще более далекого Милана. Да и сможет ли он продать эту клячу? Начнутся вопросы, в этом сомнений нет, в этой стране обожают их задавать, а если ответы не удовлетворят спрашивающих, его скорее всего повесят. Благо, виселиц в округе хватает с лихвой.

Так он и ехал, мрачнее тучи, а расстояние до другого всадника все сокращалось и сокращалось. И Бенвенуто таки обратил на него внимание. И подумал, а не выхватить ли ему меч и не потребовать громовым голосом кошелек. Он дрожал от холода, желтые его зубы выбивали дробь. Так и не придя к какому-то решению, он тем не менее вытащил меч из ножен и прикрыл полой плаща.

По мере того как второй всадник подъезжал все ближе, Бенвенуто отмечал стать его коня и выглядывающую из бархатного, отороченного мехом плаща кольчугу, надежно предохраняющую от удара кинжалом, но не меча. При ближайшем рассмотрении оказалось, что приближается к нему юноша благородного вида, с золотой цепью на груди, с драгоценной пряжкой, которой крепился к шапочке черный плюмаж. И Бенвенуто пришел к выводу, что такого можно и ограбить.

Теперь он пристально наблюдал за незнакомцем и выехал уже на середину дороги, чтобы при встрече их разделяло минимальное расстояние. Молодой человек лишь мельком глянул на Бенвенуто, о чем-то глубоко задумавшись. Наш же грабитель задрожал еще сильнее, мужество было оставило его, но в последний момент, когда они уже разминулись, он привстал на стременах, взмахнул мечом и изо всей силы ударил не ожидавшего нападения юношу по голове.

Если тот и успел заметить движение меча, уклониться от удара ему не удалось. Юноша качнулся, потом упал лицом вниз. Испугавшаяся лошадь рванула в галоп и еще с дюжину метров тащила всадника за собой, прежде чем его ноги не выскользнули из стремян. Он остался лежать на снегу, а лошадь унеслась прочь.

Бенвенуто подъехал к упавшему. Несколько минут смотрел на него, ухмыляясь, пока не убедился, что тот не дышит. Шапочка юноши свалилась с его головы, его светлые волосы покраснели от крови. Кровавые следы тянулись и по снегу, там, где лошадь волокла убитого за собой.

Бенвенуто глянул в сторону Форлимпополи, затем — Чезены. Ни единой души. Довольный увиденным, он слез с лошади, чтобы собрать урожай кровавой жатвы. Но, как скоро выяснилось, богатый наряд юноши обманул его. Поиски его не принесли плодов, если не считать золотой цепи да шелкового кошелька с тремя золотыми дукатами. Мне досталось не золото, но позолота, мрачно подумал Бенвенуто.

Его злило, что риск, на который он пошел, не оправдался. Какой смысл убивать человека ради трех золотых монет да паршивой цепи. Судьба-злодейка никак не хотела даровать ему свою улыбку. Убийство представлялось ему делом серьезным. Оно могло поставить под угрозу спасение его бессмертной души, а мессер Бенвенуто почитал себя набожным христианином, верным сыном святой церкви. Особое почтение испытывал он к мадонне из Лорето и был членом братства святой Анны, чей образок носил на грязной груди.

Не то чтобы ему впервые довелось убить человека, но никогда ранее совершенный им смертный грех не вознаграждался столь жалкой суммой, не говоря уже о ненужном риске, которого он всегда старался избегать.

Бенвенуто посмотрел на посиневшее лицо своей жертвы, и ему показалось, что мертвые глаза насмешливо щурятся. Паника охватила его. Он вскочил в седло и пришпорил лошадь. Но метрах в двадцати натянул поводья. Нельзя же так нервничать. Плащ, отороченный мехом рыси, стоил никак не меньше пяти дукатов, да и на шапочке осталась драгоценная пряжка.

Он вернулся назад, но новая мысль мелькнула у него в голове. Что он будет делать с таким дорогим плащом? Продать его не легче, чем лошадь. И тут Бенвенуто осенило: зачем продавать, когда можно надеть самому. И не только плащ. Тем более что мертвецу одежда ни к чему, а его собственная насквозь продувается ветром.