— Я? Это я сказала? Ну, знаете…
— А кто, я что ли?
Из окна кареты альгуасил устало смотрел, как люди опускались на колени при виде священника, спешившего к кому-то со святыми дарами.
«Если нам с ним по пути, то не к чему и спешить-то так».
Но почтенный прелат со своим министрантом свернули в сторону Худерии, чем побудили дона Педро задуматься о бренности бытия:
«Около девяти. Сейчас прочитают ребятам (rapazes) „Бенедикции святого Мартина“, и первая стража — айда». Вот что за мысль умиротворила дона Педро: единственное родное. Он даже задремал на мгновение — на то мгновенье, что выпускает из себя сонный пузырь с целой вселенной внутри. «Мониподьо», — вспомнилось вдруг.
У Севильянца читалась отходная наверху, хлебалась олья внизу — ставившая для нее чан с водой так ее и не попробовала. Состояние раненого внушало такой трепет ходившей за ним, что на месте Алонсо настоящий кабальеро просто обязан был умереть.
— Мой милый, — сказал альгуасил хозяину — ласково, пугающе ласково. — Мой милый… лжец. Взгляните на это — это говорит вам о чем-то?
Хустисия извлек из сафьянового портфеля, который за ним нес отец, известный нам сверток, перевязанный розовым сапожным шнурком. На «вы» с трактирщиками прежде он не бывал — чего-чего, а такого за ним не водилось. Севильянец приложил руку к сердцу и так застыл, словно покорясь воле провидения.
— Ваше имя?
— Хавер.
— Дон Хавер, начистоту.
Трактирщик молча кивнул. Он удалился — и возвратился не то чтобы не скоро, но не сразу: доставал что-то из надежного места. Хустисия увидел сверток в точности как тот, что был конфискован им в пирожковой «Гандуль» — даже перевязан тем же розовым шнурком, сапожков-то пара. Находилась в нем опять-таки цепь и обрывки пергамента, исписанные знакомым шрифтом. Альгуасил просмотрел их один за другим.
— Так. Всех выставить, — альгуасил имел в виду едоков ольи, что перестали вычерпывать содержимое своих мисок, едва он появился, и выкатили на него, наверное, не меньшие — полные любопытства.
Корчете, хлопая в ладоши, разогнали посетителей, как кур. После этого им было велено сдвинуть столы.
— Приступим, дон Хавер? Во славу Господа нашего Иисуса Христа сделаем тайное явным.
Он с двух концов соединил кольца в цепи, и по ней побежал ток (это оказались те же самые кольца).
— Что и требовалось доказать. Теперь призовем в помощь святую Инезилью, покровительницу нашей словесности… пока еще только буквенности, не будем предвосхищать события…
Он соединял обрывки и так, и этак. Прошло совсем немного времени, и он констатировал:
— Пасьянс вышел.
Севильянец и сам это видел, только не умел разбирать такой шрифт. А альгуасил, довольный, крутил в пальцах хустисию, как франт — тросточку.
— Что, дон Хавер, аншлаг, а? Хоть вывешивай на «Ауто»?
Аншлаг гласил: