Суббота навсегда

Мы выяснили, что это напоминает стихи из «Трех мушкетеров» — те псалмы, которые распевала миледи в заточении. «Ну, правильно, а чего ты хочешь — духовные стихи, они и есть духовные стихи».

— Душа того, кто звался на земле Петром, здесь ли ты? — продолжал Константин. — Возвести свой приход.

И вот, побыв сколько-то в неподвижности, блюдце чуть дернулось под пальцами, которые тут же поспешили за ним. Это было странное и скорее неприятное чувство: появление в неодушевленном предмете признаков жизни — которым еще к тому же надо потакать, вместо того, чтобы дать по блюдцу кулаком. Может, именно так будущая мать ощущает у себя в животе наличие чего-то шевелящегося помимо ее воли — движение, источником которого сама она не является. Правда, будущие матери утверждают, что это им приятно, но они, наверное, хотят сказать, что это им в радость.

Помню рывки у меня в руках впервые в жизни пойманной рыбины и сопровождающее их чувство неприязненного удивления, оттого что в этой холодной вещи, без ног, без рук, но, главное, холодной, есть самозарождающийся импульс к движению. Это было так, как если б из моих рук стала вырываться колбаса, сарделька, кусок сыра — а то и вилка, тарелка. В общем, «блюдце». Нет-нет, это противно, когда мертвое делается как живое. Брр!

Блюдечко, стартовавшее со скрипом, придя раз в движение, беспорядочно ходило туда-сюда, только поспевай за ним.

— Хорошо, ты здесь. Как тебя зовут?

На этот вопрос, пускай еще носивший характер проверки микрофона («один… два… три…»), дух, прервав разминку, как по судейскому свистку, ринулся в бой. Блюдце быстро поползло к букве П, от нее понеслось к Е, потом замешкалось и даже двинулось не ясно зачем в направлении шипящих, но в последний момент сменило курс и совершенно отчетливо указало на Т, Ь, К, А.

— Петька… Скажи, Петька, ты не хочешь, чтоб тебя звали Петром Ильичом?

На это ответ нам был: ЧАПАЙ.

— Понятно. А теперь, — Костин голос звучал трибунно, торжественность присуща ритуальным вопросам в ожидании ритуальных же ответов, — ответь нам, кто убил невинного младенца Андрюшу в Киеве в тысяча девятьсот одиннадцатом году?

Но блюдце издевательски сказало: ТЫ УБИЛ.

Костя Козлов не спасовал и задал наводящий вопрос, что было, мягко говоря, некорректно.

— Разве его убили не евреи?

Почему-то меня не покидало чувство, что ответ, прежде чем он вытанцовывался, буковка за буковкой, уже становился известен мне.

ТЫ САМ УБИЛ. И ЗА ЭТО СКОРО УМРЕШЬ.

— Скажи, когда? Ты можешь сказать, когда? — Костин голос умолял. Костя верил. Лицо его, в кратерах вулканов, потухших и действовавших — желтых, багровых, малиновых, коричневых — выражало муку под стать этому кожно-сейсмическому пейзажу.

Касательно же меня. Мне не только было дано знание наперед ответов, но все больше я ощущал себя как бы родящей их завязью. Инстинктивно — и брезгливо — уходя от всей этой, по ощущениям, противоестественности, я вообще перестал прикасаться к блюдцу, но оттого лишь сильней сказывалась моя роль в происходившем. Тот внутренний голос, раз уже без спросу схватившийся с Константином, мол я тебе! — теперь без труда управлял блюдечком на расстоянии, подводя к тем рифам, к каким желал.

ТЫ УМРЕШЬ ПЯТНАДЦАТОГО ИЮЛЯ ТЫСЯЧА ДЕВЯТСОТ ШЕСТИДЕСЯТОГО ГОДА — подобно мне, дух был нетверд в правописании числительных с Ь.

— Но как! Как! — Так говорят по междугородному с Чукоткой — орут. А потом голову из кабинки: — Девушка, девушка, ничего же не слышно.

И «девушка» не замедлила появиться — тетя Маша или как там ее. Привлеченная отчаянной попыткой Константина договориться с ораветланами, она отворила дверь в нашу комнату.

— А чего это вы тут делаете вдвоем?.. — Сеанс прервался. Дав волю своему любопытству и бдительности, старуха оглядела нас с головы до ног, меня в дамской шляпке, Костю с черной лентой на шее. — Опять колдуешь?

— Ты — старая сука! Убирайся! Умирать самой пора! Твое собачье дело, а?

Костю я таким раньше не видел — а чтобы не видел и впредь, он опрометью бросился из квартиры, оставив входную дверь распахнутой настежь. Я взял пальто и тоже вышел, напутствуемый старухиным:

— Колдуй, колдуй — потом на Пряжку.