Закончив с креветками, мы взяли по шоколадному брауни. Этот приторный торт имел малое отношение к китайской кухне, но кроме него все остальные десерты сегодня почему-то не подавали. Да и бог с ним. Подумать можно, я уже все десерты в мире перепробовал, китайские только пропустил.
Мы оба больше молчали. Я – потому что никак не мог выбросить из головы сегодняшний сон. Мне не давала покоя одна мысль: почему кошмар вернулся, после того как перестал меня терзать три месяца назад? Эйлин же молчала, думаю, потому, что не могла не заметить мою кислую, обеспокоенную чем-то физиономию. Мое настроение передавалось ей, как бы я ни пыжился вести себя беззаботно. Поэтому ее вопрос меня не сильно удивил.
– Ты же не из-за опознания такой задумчивый сегодня? Вернее, не только из-за него?
– Кошмары вернулись, – ответил я после короткой паузы.
Эйлин внимательно на меня посмотрела.
– Тебе снова снилась девочка? Но… это ведь хорошо в каком-то смысле, правда? Я имею в виду, может, ты на верном пути, может, видел или слышал что-то такое, что имеет отношение к твоей прошлой жизни.
– И я так же решил, как только меня перестало лихорадить спросонья утром. Только, знаешь, совсем не обязательно все должно быть так, как мы тут придумали. Просто вернулся кошмар, вот и все.
Я заметил, как Эйлин открыла рот, чтобы возразить, и не дал ей этого сделать.
– Подожди, не перебивай. Я знаю, что ты хочешь сказать, и согласен с тобой. Кошмары, подобные моему, повторяющиеся из ночи в ночь на протяжении черт знает какого времени, не могут ничего не значить. Я этого и не утверждал. Просто хотел сказать, совсем не обязательно, что что-то случилось именно сейчас и поэтому они вернулись. Это что-то могло случиться намного раньше, понимаешь? Что-то настолько ужасное, что преследует меня даже после того, как память превратилась в решето, в черную дыру, сквозь которую мне невозможно разглядеть и собственного имени.
Я прикусил язык.
«Заткнись, идиот. Того, к чему ты клонишь, что бередит твой разум с момента, как эта мысль шаровой молнией разорвалась в остатках твоего мозга, не стоит говорить Эйлин. По крайней мере, пока. Вначале самому нужно точно понимать, возможно ли такое или ты окончательно слетел с катушек».
Эйлин знала о моих кошмарах. И Бак тоже. И миссис Уэлч. Я делился с ними всем, что казалось важным и что могло помочь во всем разобраться. И повторяющийся сон к таким вещам явно относился. Мы давно уже условились поступать так. Это не сплетни, не пустой треп. Для нас, вернее для меня, подобные понятия имели немного иное определение. То, что для большинства являлось сплетней, для меня могло быть важным разговором. Дурной тон – выворачивать свое грязное белье перед посторонними. Почти всегда так оно и есть. Да только я размахивал грязными простынями не потому, что я не друг своему языку. Я был в темноте. Я не видел двери; не видел на стене выключателя. Мне не выбраться из нее самостоятельно, без посторонней помощи.
Один, в полной темноте. В обнимку с грудой грязного белья. А оно, несомненно, было грязным, в этом я почти не сомневался. У людей, которым нечего скрывать, прошлое всегда лежит на поверхности. Свое же, по всему видно, я закопал задолго до того, как потерял память.
И все-таки на самом дне этой корзины я нащупал нечто такое, что вряд ли решусь показать Эйлин или кому бы то ни было. Чем дольше я вслепую ощупывал
– Эй! Ау. – Эйлин защелкала пальцами у самого моего носа. – Ты здесь? Ты чего замолчал?
Я несколько раз моргнул и выдавил из себя улыбку. Дежурную улыбку продавца-консультанта в магазине одежды.
– Да, конечно. Просто задумался.
– Я не уверена, что поняла тебя. То, что ты только что говорил, звучало очень странно и… страшно. Попробуй объяснить нормальным языком.
– Неважно. Бредовые мысли вслух.
Эйлин серьезно посмотрела на меня.
– Еще как важно. Мы делимся друг с другом любыми соображениями насчет твоего прошлого, не забыл?
Я снова улыбнулся; я готов был улыбаться хоть весь день, лишь бы Эйлин перестала допытывать меня.