СТРУНА ИСТОРИИ

На это мне был сделан ответ: «Никакой разницы нет. Все они совершенно одинаковы, если у них не возникнет конфликта на национальной почве. Но тогда мы не узнаем, что с ними будет».

Я на это ответил: «А если возникнет?»

Конечно, когда они стоят и молчат, ничего сказать не можем. Но также мы не можем сказать, есть разница между кислотой и щелочью, если мы насыплем здесь соду, а здесь — лимонную кислоту, — они между собой не соединяются. И поэтому мы не можем сказать, что есть что. Но стоит их только сблизить и полить на них водой, то сразу они зашипят.

Представим себе, что в тот же трамвай вошел пьяный и начал хулиганить. Кто как прореагирует?

Русский ему скажет: «Кирюха![35] Ты лучше уйди, ведь тебя забарабают!»[36] — и посочувствует ему.

Немец немедленно вызовет мильтона[37] и постарается, чтобы его отправили в вытрезвитель. Кавказец не удержится и сразу в зубы ему даст. А какой-нибудь татарин отойдет в сторону и не станет связываться.

Что же мы можем вынести за скобки в таком случае? Где мы можем найти характеристическую черту, которая свойственна этносу?

Это то, что мы можем назвать общим словом — стереотип поведения, поведенческий момент, а поведенческий момент есть у всех, — каждый человек должен себя как-то вести. Вот по характеру его поведения мы и узнаем, к какому этносу он относится. Он ведет себя совершенно по-разному, в зависимости от того, кто он — индеец, папуас, англичанин или украинец. Он совершенно по-разному будет себя вести в критический момент, и чем критичнее ситуация, тем это отчетливее и определеннее видно. Значит, это реальный критерий для определения.

Стоп! Я чувствую, что вы мне возразите, и должны возразить. Ведь этносы-то, которые мы знаем, существуют очень давно. Ну, Господи, если даже не брать Рюрика мифического и не менее мифических Игоря и Олега, то, во всяком случае, современные-то наши предки зафиксированы уже после татарского нашествия, где-то в начале XIV в., такие же совершенно, как мы. А разве они ведут себя так, как ведем себя мы?

Совсем не так. Например, Пушкин, когда с ним поссорились и его обидели, он полез драться на дуэли. Братцы мои, никто из нас, когда его будут оклеветывать, ругать его или про жену его говорить гадости, в наше время на дуэли драться не будет. Правда ведь? Являемся ли мы по отношению к современникам Пушкина иным этносом? — Нет. А ведь ведем мы себя иначе. Как будто надо ответить утвердительно, а может быть, и нет, потому что интуиция нам подсказывает, что Пушкин был такой же русский человек, как и мы. А если взять 200 лет до Пушкина? Где-нибудь в эпоху Михаила Федоровича и Алексея Михайловича? Когда дуэли не были в ходу и вообще их не знали (пистолеты, правда, были, но употреблялись для других целей), то как бы повел себя, скажем, купец Калашников, жену которого обидел опричник Кирибеевич?[38] Лермонтов это совершенно точно описал. Он улучил момент, когда можно было (в совершенно честном бою) — сделал нечестный удар. Ударил его в висок и убил его. Пострадал за это своей собственной жизнью.

С точки зрения русских людей пушкинского времени, и лермонтовского тоже, это была великая подлость, — так не делают! Если ты вышел на честный бой — дерись честно! Но с точки зрения современников купца Калашникова он поступил совершенно правильно. И даже сам Иван Грозный сказал: «Казнить-то я тебя за убийство казню, — потому что убийство было подлое. А велю палача нарядить и по всей Москве звонить, и твоим родственникам торговать безданно[39] и беспошлинно. Потому что у тебя были основания для того, чтобы убить моего верного слугу».

Еще раньше, если мы возьмем еще 200 лет раньше, то в таких случаях никто особенно не старался убить своего обидчика, особенно если он был хорошо заблатован,[40] как опричники — Кирибеевич или Дантес, названный сын голландского посла, — а просто он уезжал в другое княжество.

Ах, так! Со мной в Москве плохо обошлись?! А пошли вы! И поехал я в Тверь! А если в Твери плохо обошлись, я в Суздаль поеду. А если мне в Суздале нет поблажек — я в Литву поеду!

Видите, совершенно иная реакция на это. Правда, как будто это совершенно разные этносы, но мы-то знаем, что это один этнос.

И весь фокус в том, что я пытаюсь своим оппонентам внушить (и они вообще-то, пожалуй, усвоили, потому они со мной и не спорят), что мы встречаем не явление в статистике, не фиксированное явление в нашей науке, а мы встречаем процесс закономерных явлений. И каждое явление мы должны брать с его прошлым и с перспективой на его будущее.