СТРУНА ИСТОРИИ

В доказательство этого тезиса можно привести и тот довод, что гуситы, противники немцев и сторонники Яна Гуса, разделились на три партии:

— крайние — табориты, которые вообще не хотели признавать ни церковь, ни священство;

— сироты, сторонники полководца Яна Жижки (после его смерти они называли себя «сироты»), которые признавали церковь, но категорически отрицали всякое духовенство и компромиссы с немцами;

— и утраквисты (чашники), которые требовали, чтобы им разрешили то православие, которое было на Востоке — в Византии и России. Они готовы были на любой компромисс, лишь бы найти какой-то способ существования без немцев.

Все эти три партии (не считая мелких) схватились между собой. Например, там были адамиты, которые бегали голыми, как Адам, и не признавали вообще ничего. Их перехватал, сжег или перевешал сам Ян Жижка — вождь гуситов. Грабили все при этом жутко.

Победили утраквисты, перебили крайних, после чего установили господство чехов в королевстве Богемия. Это была первая победа чехов. Гус сказал: «Я-то Гусь, вы видите, а за мной придет "лебедь"».

И этот «лебедь» пришел через сто лет. Это был Мартин Лютер, который проповедовал тоже некоторое улучшение норм религии, вернее культа. В частности, он предложил отказаться от контрибуций, ввел брачность духовенства. Между прочим католики в это время просто интенсивно отказывались от того, чтобы разрешать духовным жениться, но ни в каких канонах это не было оговорено. Лютеране предложили: обязательно священникам вступать в брак и тому подобные вещи, которые были, собственно, приемлемы для обеих сторон, и о чем можно было бы мирно договориться. Но весь фокус-то в том, что договариваться никто не хотел.

С начала XVI до середины XVII в. в самой культурной и богатой стране средневековой Европы — в Германской империи — шли непрекращающиеся войны, описывать которые я сейчас не буду, поскольку у нас не история все-таки, а этногенез — географическая дисциплина. Но кончилось это дело Вестфальским миром 1648 г., когда Германия за годы знаменитой Шестилетней войны потеряла 75 % своего населения. Перед началом войны в Германии было 15 миллионов человек, по окончании войны — 4 миллиона. Вы сами понимаете, что здесь люди погибли не столько в боях, — в боях люди себя берегут, они сами на рожон не лезут и к себе близко противника не подпускают. Это всегда, в любой войне так. Погибло несчастное мирное население, которое обжимали всеми способами солдаты всех армий. Потому что в то время война кормила войну. То есть, кроме грабежа, другого способа пропитаться у солдат не было.

Правда, для того, чтобы даже мобилизовать армию, нужны были какие-то средства. Так в эту войну оказалось втянуто, кроме протестантов и католиков, еще и православное Московское государство, которое воевало против католической Польши — делало набеги и, естественно, поддерживало протестантов. То, что католики не одержали победу, я подтверждаю это такой деталью, чисто исторической, что после разгрома нашего войска под Смоленском правительство Михаила Федоровича выделило Швеции два миллиона пудов хлеба (а хлеб был тогда валютой), потому что во время войны обрабатывать землю невозможно. И благодаря этому шведы поставили двадцатитысячную армию и опустошили всё в Германии, что еще не было опустошено к этому времени.

Как видим, пассионарный перегрев — вещь страшная, и уцелевшие в этих событиях люди начинают предлагать другой психологический императив — реактивный, характерный для перехода из одной фазы в другую. Формулируется он очень просто: «Мы устали от великих! Ну сколько можно мириться… Дайте же пожить!» И поэтому к середине XVII в., когда религии, в значительной степени, утратили влияние и идеи, этот лозунг здорового гармоничного обывателя начинает преобладать.

Именно он привел на престол Генриха IV Французского, который очень был энергичный, веселый, пассионарный человек и в то же время не лишенный практичности. Он знал, что гугеноты, к партии которых он принадлежал, не могут ему обеспечить торжества во Франции, потому что большая часть Франции была католической. С крайними католиками, членами Лиги, поддерживающими Гизов, он договориться, конечно, не мог. Те не хотели идти на компромиссы. Но подавляющее большинство населения говорило: «Мы, конечно, — католики, но мы — политики. Политика для нас важнее. И если король изменит свою религию, то мы его поддержим».

Он ответил: «Париж стоит мессы» — и стал католиком.

Все стало тихо и спокойно, и его поддержало подавляющее большинство населения Франции. Но это не помешало Франции в Шестилетней войне сражаться на стороне протестантской Швеции против Габсбургов (испанцев и австрийцев), потому что это затрагивало интересы государства.