Строговы

Захар промолчал. В душе он одобрял поведение сына, но все же ему было неловко перед сватом. Евдоким ждал, что скажет Матвей. Он нарочно сел напротив зятя. Но тот словно не замечал его.

— Ты что ж, Матюша, молчишь? — рассердился Захар.

— Я же сказал, что на свадьбу не поеду.

Евдоким шагнул вперед и встал перед Матвеем.

— Давай, Захарыч, мириться. Ай не родня мы? Нам ли враждовать? А если чем обидел, прощенья прошу. Хошь, поклонюсь в ноги?

— Я не икона, — не отрываясь от работы, проговорил Матвей. — А мириться не буду. Я с тобой не ругался.

Евдоким поспешно сказал:

— А коли так — на свадьбу милости просим!

— Не проси — не поеду. Мне и глядеть-то на вас с Демьяном тошно, — кинув на Евдокима презрительный взгляд, сказал Матвей.

— Ну, как хошь. Бог с тобой, — пробормотал окончательно сраженный Евдоким.

Он повернулся и хотел выйти, но Агафья схватила его за рукав.

— Ты что, сват? Разве можно без чаю! Нюра, — обратилась она к снохе, — ставь-ка самовар на стол.

Матвей собрал со стола ружейные припасы и унес их в горницу, потом оделся и вышел из дому.

Евдоким уехал с пасеки злой. У ворот Анна шепнула ему:

— А ты не горюй, батя, он еще образумится. Я уговорю его.

— Была бы честь оказана, — не веря дочери, буркнул Евдоким, — а так и без него обойдемся.

Утром в день красной горки в село поехали Захар, Агафья и Анна. Матвей с Артемкой и дед Фишка остались дома.

Старый охотник, чтобы не вязались к нему, притворился хворым. Так же, как и племянник, он возненавидел Евдокима Юткина и Демьяна Штычкова на всю жизнь.

4

Двор Юткиных по случаю свадьбы был выметен и усыпан песком, в доме шли последние приготовления.

В полдень женихова родня на разряженных лентами и цветами лошадях покатила в Балагачеву за невестой.

На полосатых дугах звенели колокольчики, на сбруе блестели начищенные бляхи. Свадебный поезд, пополненный невестиной родней, возвратился в Волчьи Норы перед вечером.

У церкви уже толпился народ. Всем хотелось взглянуть на невесту. Она шла, окруженная подругами, опустив глаза, и краснела от громких бесстыдных замечаний, которые неслись из толпы.

Когда из церкви приехали к Юткиным, новая родня удивила всех своим блеском. Одних девушек — подруг невесты — набралось не меньше десятка. На них были одинаковые белые платья с цветными вышивками, и пели они звонко и слаженно:

Виноград по горам растет,
А ягода малина по садам цветет.
Виноград — свет Терентий Евдокимович.
А ягода малина — свет Анисьюшка да Кондратьевна.
Дай им, господи, и совет и любовь,
Во совете, во любви век прожить.

Одна из подружек взяла тарелку и стала с нею обходить гостей. На тарелку посыпались пятаки, гривенники. Захар бросил полтинник, Евдоким осторожно, как в церковную кружку, положил медный пятак.

В толпе, осаждавшей окна юткинского дома, отсутствие Матвея Строгова на свадьбе заметили не сразу.

— Эй, ребята, а где же Матюха?

— Верно, где он? — взволновались зеваки.

— Сказывают, осерчал он на Евдокима за прошлогоднюю охоту. Ладно, он не сробел, а то бы не жить ему. Первого медведя будто из ружья застрелил, другого, сказывают, как схватил за язык, так все нутро ему прочь и вывернул.

— Силач!

— Уж что и говорить.

— И гордяка! На свадьбу, вишь, не приехал.

— Да и поделом! Им, чертям, Юткиным, только и остается, что в рожу плюнуть. Все село в кулак зажали.

Свадебная гулянка затянулась почти на неделю.

Анна уехала раньше. Она была на сносях, и свадебная толкотня утомила ее.

5

Перед отъездом Кондрата Буянова домой Евдокиму захотелось показать ему свое хозяйство. Работник Михайла запряг в тележку буланого жеребца, и хозяин, прихватив с собой Демьяна Штычкова, повез свата смотреть маслобойку. Хитрый Кондрат был несловоохотлив.

— Хорошо облажено, — сказал он, выходя из маслобойки.

— Это еще что, сват! Ты вот мельницу погляди, — и, не спросив своих спутников, хотят ли они ехать дальше, Евдоким свернул в проулок и повез их за село.

Пахота еще не начиналась, на полях было пусто, кое-где в ложбинах белели нерастаявшие кучки снега.

Евдоким покрикивал на жеребца, и тот, оттопырив хвост, мчал тележку так, что у седоков ветер свистел в ушах. Уже начинало смеркаться, и Евдоким торопился засветло доехать до мельницы.

На плотине, у самой мельницы, буланый остановился и захрапел.

Евдоким прикрикнул на него, жеребец вздрогнул, но стоял, прядая ушами.

Демьян соскочил с телеги и побежал посмотреть, что преграждает путь.

— Мост разворочен, Евдоким Платоныч! — крикнул он.

— Держи, сват. — Евдоким сунул в руки Кондрата вожжи и побежал к Демьяну.

Тот стоял на плотине, возле желоба. Мосток через желоб, по которому вода шла к мельничному колесу, был сброшен в пруд. С мельницы донеслись глухие удары. Там что-то рубили.

— Идем вброд, — сказал Евдоким и шагнул в желоб.

Вода доходила ему до колен и текла очень быстро. Пошатываясь, Евдоким перебрался на другую сторону. Демьян полез за ним.