Строговы

По случаю праздника на улицах было людно. На завалинках то там, то тут сидели мужики. Бабы кучками теснились у колодцев. Молодежь собралась на лужайках у церкви и хлебных амбаров. Робятишки стайками носились по улице и, встречаясь с урядником, разлетались в стороны, как воробьи. У всех от мала до велика был один разговор: об уряднике.

При появлении урядника и старосты мужики поднимались, со сдержанной почтительностью снимали картузы. Герасим говорил о квартире. Мужики переглядывались, сокрушаясь, разводили руками и, хотя у многих дома были просторные, полупустые, заявляли:

– Сами тесно живем. Куда там квартирантов брать!

Хлюпочкин молчал, прятал глаза, скрывая от мужиков до поры до времени свой тяжелый нрав.

Когда стало ясно, что найти квартиру уряднику не так просто, Герасим решил действовать настойчивее. Он подзывал кого-нибудь из мужиков, имевших большие дома, и старался быть внушительным. Мужики отговаривались кто как мог.

– Дом-то большой, это правда, да ведь сына по осени женить буду, Герасим Евсеич.

– Баба на сносях, Евсеич. Вот-вот ребятенок будет. А господину уряднику все ж таки покой нужен.

Находились и такие, которые, не стесняясь урядника, говорили:

– Ты что, Евсеич? Народом хочешь меня стравить? Бери сам. У тебя и дом крестовый, и семья маленькая, да и ответ перед богом сразу за все держать будешь.

Хлюпочкин ходил за старостой, не отставая ни на один шаг, молча думал: «Ну село! Гнездо осиное!»

Квартиру так и не удалось снять. После обеда Хлюпочкин лег в горнице отдохнуть, а Герасим кинулся к Евдокиму Юткину. В сумерках в дом к старосте чинно вошли Евдоким Юткин и Демьян Штычков.

Знакомство произошло суховато. Урядник, невзлюбивший волченорских мужиков с первого взгляда, и на пришедших глядел волком.

Евдоким с любопытством осмотрел неповоротливого, мордастого урядника; сдержав на губах улыбку, подумал: «По обличью стоящий человек. Выходит, не зря мы с Демьяном столько денег на станового ухлопали».

Потом он сел на лавку у стола, напротив Хлюпочкина, и с участием проговорил:

– Довелось слышать, что нужду в квартире имеете, господин урядник…

Не зная еще, чем этот разговор окончится, урядник покосился на Евдокима и промолчал. Сердце Евдокима замлело. Урядник определенно нравился ему.

«Ну и бирюк! Этот собьет с мужиков спесь», – подумал он и, желая быстрее расположить его к себе, сказал:

– Сыну дом я построил, хотел отделить нынче, да подожду. Занимай дом, ваше благородие. Живи на здоровье.

Как урядник ни был сдержан, тут он скупо улыбнулся и чуть даже привстал. И то, что он не полез с благодарностями, Евдокиму еще больше пришлось по нраву. «Самостоятельный человек. Этот живо Матюшке Строгову спустит штаны».

Староста тоже был доволен, что с квартирой урядника все наконец уладилось.

– Эй, баба! Милентьевна! Подавай-ка на стол! – крикнул Герасим.

Милентьевна сидела в кути наготове и тотчас подала на стол водку и закуску.

Не прошло и получаса, как за столом началась задушевная беседа о мужиках, о кедровнике и житье-бытье в Волчьих Норах.

Через неделю урядник привез семью и поселился на Жировской улице, в новом доме Евдокима Юткина.

Враждебность, с какой урядник был встречен вначале, не только не уменьшилась, а, наоборот, еще больше обострилась. Теперь ненавидели и самого урядника, и его жену, и девицу-дочь, и сына-подростка.

Чуть ли не в первую ночь после их приезда кто-то пустил камень в окно. В воскресенье сын урядника осмелился в одиночку отправиться на речку, с удочками. В Забегаловке его встретила толпа ребятишек. Сын урядника вернулся домой без удочек, с расквашенным носом. По вечерам семья урядника сидела дома, боясь раскрыть окна. В потемках и сам Хлюпочкин избегал ходить по улицам. Однажды, возвращаясь поздно вечером от Евдокима Юткина, он шел безлюдным проулком. Вдруг с разных сторон в него полетели сухие комья земли. Он остановился, пригибая голову, осмотрелся. Вокруг никого не оказалось. Ничего не понимая толком, он быстрыми шагами стал удаляться. Комья земли опять полетели в него. Выхватив из кобуры револьвер, Хлюпочкин выпалил вверх. Но едва он тронулся, увесистый камень так ударил его в голову, что он чуть не упал. Придерживая рукой шашку и размахивая револьвером, Хлюпочкин побежал проулком. Вслед ему засвистели.

Потом много раз Хлюпочкин подбирал в своем доме записки, неизвестно кем и как подброшенные. В них неизменно говорилось: «Убирайся откуда пришел. Все равно тебе здесь житья не будет».

Неистощима была на проделки над урядником молодежь. По воскресным вечерам, когда оканчивались игрища у амбаров, парни подбирались к дому Хлюпочкина и начинали горланить запрещенные песни, занесенные в Волчьи Норы мужиками, ходившими на заработки на шахты и прииски:

Петля порвет мое дыханье,
Но и царю несдобровать…

Урядник не выносил этого. Как-то, совсем взбесившись от таких песен, он выскочил в окно в одном нижнем белье и с револьвером в руках погнался за парнями. Те преградили ему дорогу веревкой. Наскочив на нее в темноте, Хлюпочкин упал и долго барахтался в пыли.