Строчка до Луны и обратно

По тому, как спокойно сидела за своей партой Белуха, Сергей понял, что письмо она еще не обнаружила. «Ничего, — злорадно усмехнулся он, — не сегодня, так завтра, когда станешь делать уроки, найдешь. Еще успеешь нарадоваться!»

Санюха не ошибся в расчете. Маше Кротовой письмо попалось на глаза утром в воскресенье. Екнуло у Маши сердце. На конверте буквы — «К. М.» Ей. Да и кому же еще, если конверт не где-то лежал, а у нее в портфеле. Но от кого? Что там? Даже и распечатывать было страшно. Наконец, осторожно, словно боясь поранить букет синих васильков, оторвала узенький краешек конверта.

От первых же слов кровь ударила в голову: «Милая Машенька! Так давно собирался написать тебе, и вот решился. От тебя, видно, никогда не дождаться мне заветных слов. Другие девчонки столько уже записок мне написали. Даже Леля Нефедова прислала, дружбу предлагает. А зачем мне это? Я все от тебя жду. Потому что ты лучше всех. И лучше Нефедовой, хоть она и красивая. Что в моем сердце происходит, я и сам не знаю. Но только я уже давно думаю о тебе. Машенька, может быть, ты не веришь тому, что я пишу сейчас. Все считают, будто я на девчонок — ноль внимания. Это правда. А ты — исключение.

Очень хочу поговорить с тобой, погулять. Приходи, если ты согласна, завтра, в воскресенье, в парк. Буду ждать в шесть часов у пруда, где лебеди. Твой Л. Ш. А чтобы не сомневалась — Леон Шишкин».

Машино лицо, шея, даже плечи, перехлестнутые узорчатыми шлейками сарафана, были красны, горели, словно обожженные огнем. Первый раз она пробежала строчки так быстро, что не все поняла. Замерев, стиснув пальцы, прочитала второй раз, третий…

Если бы вдребезги разлетелись в окне стекла, обрушился потолок — она бы, наверное, так не поразилась. Леон, сам Леон — умный, благородный, необыкновенный, романтический — написал ей письмо. И какое! Вряд ли даже Леля Нефедова со своим прекрасным кукольным лицом получала такие письма.

Уроки Маша не могла делать. Она ходила по яркой комнате, которую через широкое окно заливало уже не одно, а по крайней мере с десяток солнц. А небо! Разве было оно когда-нибудь таким синим! Ей написал Леон! Из всех выбрал только ее! Но почему? Неужели то, что чувствует она сама, передалось и ему? Разве так может быть?

Маша снова схватила письмо. Перечитала. Вдруг ее поразила строка: «Потому что ты лучше всех». Лучше… Почему он так написал? Это же неправда. Ведь сколько раз, смотрясь в зеркало, она до боли закусывала губы. Ей все не правилось в себе. Так что же, врало зеркало? Маша торопливо подошла к шкафу, открыла дверцу. В блестящем прямоугольнике зеркала увидела свое отражение. Ладно, фигура не в счет. Не было бы фигуры, сама не пошла бы записываться в танцевальный кружок Дома пионеров. Третий год танцует. Две грамоты со смотров. Но лицо. Где оно? Нос широкий. А для чего эта глубокая ямочка на подбородке? Но самое ужасное — брови. Ах, какие у Нефедовой брови! Темные, пушистые, серпиком. А это что? Может, по рисунку и неплохо, но цвет! Летом, когда лицо загорит, еще как-то можно мириться. А сейчас… Белуха! Ну что делать, не краситься же в четырнадцать лет! А если слегка? Потом можно все стереть.

Маша оглядела мамину парфюмерию: помаду, тушь для ресниц и бровей, пудру, тени всякие…

«В парке зайду в кустики, — подумала она, — и чуть-чуть подкрашусь. Разве это какое преступление?..»

В парке Маша неожиданно поймала себя на том, что согласие на предложение Леона родилось в ней как-то само собой. Вроде и не думала об этом, а вот… Это ведь называется «свиданием». Ну и что ж, пойдет на свидание. Это же Леон пригласил. Умный, хороший, добрый, милый Леон.

Ощущение радости, новое, незнакомое, переполнявшее все ее существо, требовало какого-то выхода, доброго дела, словно она спешила заслужить право на эту огромную и такую неожиданную радость.

Перемыть посуду и убрать в квартире — этого было ей мало. Сбегала в магазин за продуктами, помогла матери развесить во дворе белье. Про заданные на понедельник уроки и говорить нечего — все было написано, решено, повторено. Потом выгладила школьную форму и, с особой тщательностью, передник, обшитый кружевами. А еще погладила белую с короткими рукавами и синими карманами кофточку. Она очень шла к ее узким голубым джинсам. Вполне можно было надеть кофточку — малыши бегали во дворе в одних трусиках.

— Да что с тобой, Машенька? — с удивлением глядя на принарядившуюся дочку, сказала мать. — Ты сегодня сияешь, как солнышко.

— Весна, — с загадочной улыбкой ответила Маша. — Я пойду погуляю, мама. Что нужно, я все сделала.

— Да уж куда больше! Всю квартиру перевернула.

— Так я погуляю?

— Конечно, доченька.

— Может быть, в парк схожу.

— С Наташей пойдете?

— Наверно… В парке, говорят, красиво. На карусели покатаемся…

— Деньги у тебя есть?

— Целый рубль, мама. Серебряный. Так я пошла.

Махнув на прощанье белой сумочкой, Маша скрылась за дверью. Кроме серебряного рубля в сумочке у нее лежало зеркальце и еще кое-что, прихваченное из маминой косметички.