Читаем Стременчик полностью

Он подбоченился.

– Я сюда не напрасно из Санока притащился! Сказали отцу и мне, что у тебя тут изобилие.

– Жив отец? – прервал Грегор.

– Ногами двигает, а не добить его! – ответил. – И денег мне уже не даёт… и держит, что имеет, под собой.

– Ты не мог бы работать? – сурово воскликнул Грегор.

Збилут сплюнул.

– Но босым, в этом кубраке, без коня шляхтичу искать службы? – крикнул он. – Старик ничего дать не хотел, он во всём виноват.

После короткого раздумья Грегор, не продолжая разговора, пошёл в город. Он не мог поместить его в другом месте, только под надзором человека, который бы пожалел его, а в то же время имел энергию сдержать его от пьянства.

В те времена, когда начинал здесь ходить в школу, бакалавр сидел на одной лавке с очень бедным подростком, более взрослым, которого, неизвестно почему, прозвали Гроховиной.

Это прозвище ему осталось. Гроховина, который начал учиться, когда был уже с усами, недалеко дошёл в школе, бросил её и в городе его взяли в стражу. Он был старше части городских парней, стражников.

Хотя сам неуч, Гроховина весьма уважал людей духовного звания и учителей, хвалился тем, что ходил вместе с Грегором в школу, а встречаясь с ним, улыбался ему и кланялся. Был это человек добрый, но привыкший постоянно общаться с уличной чернью, приученный к суровости и неумолимый к негодяям.

Грегор знал, что Гроховина жил в жалкой избе у Флорианских ворот, и, надеясь там найти его, велел идти брату с ним. Збилут, бормоча, пошёл за ним.

Когда они подошли, Гроховина как раз стоял у калитки, готовясь к вечернему обходу своего квартала.

Бакалавр первым поспешил к нему и, едва узнав его, парень снял колпак с головы и начал улыбаться с детской радостью.

– Горох мой! – воскликнул бакалавр. – Смотри на того, кого я привёл… пьяницу, что так качается. Это мой родной брат! Бедность его до этого довела. Сразу не знаю, что с ним делать. Имей надо мной милосердие. Возьми его к себе в избу… накорми, выпивать ему не давай, волочиться не позволяй.

Бакалавр вынул из калеты горсть динариев и всыпал их в широкую ладонь Гроху.

– Прежде чем надумаю, что с ним делать, может, одумается. Задержи его при себе, но за порог ему не давай выходить и пить не разрешай.

Гроховина внимательно слушал, покачивая головой.

– Однако, – добавил, сжалившись, бакалавр, – не будь слишком суровым… обходись с ним мягко. Завтра приду, дабы что-нибудь обдумать на будущее.

Збилут тем врменем стоял, оглядываясь вокруг.

– Слушайте, – крикнул он одновременно брату и незнакомому Гроховине, – а где тут подкрепиться? Мне ужасно хочется пить…

Он дёрнул Грегора за рукав.

– Ну, что же будет?

– Останешься тут, дадут тебе помещение и еду, – сказал бакалавр. – Сначала тебе нужно выспаться, прежде чем я с тобой поговорю.

– Что же это? Ведь не постоялый двор! – ответил, хмурясь, Збилут. – Выглядит как тюрьма…

– Изба у меня светлая и добрая, – прервал Гроховина, беря его под мышки и толкая вперёд на тесную лестницу. – Идём.

Грегор также пошёл за ними.

Они вошли в сводчатую каморку, довольно обширную, в углах которой было нагромождено военное снаряжение. Несколько решётчатых окон, пропускающих немного света, делали её достаточно грустной. В углу стоял тапчан Гроховины.

Заметив посередине жбан и кубок на столе, Збилут, прямо никого не спрашивая, схватил их. Но оба были пустыми.

Он с презрением поставил их назад и оглянулся.

– Есть! – воскликнул он. – И пить!

– Всё придёт в своё время, – сказал Гроховина, – а мне кажется, что сначала нужно идти спать на мой тапчан.

Бакалавр стоял с непередаваемым выражением сострадания, разглядывая обретённого брата.

– Збилут, – сказал он серьёзно, – если хочешь, чтобы бы я был тебе братом, будь же таким, чтобы меня не позорить. У тебя будет всё, что тебе нужно, отдам последнее, поделюсь с тобой, чем могу, но не терплю сброд.

Збилут, казалось, слушает, мало что понимая.

– Или ты мне брат, или не брат, – сказал он, – а если брат, то мне должно быть всего предостаточно. Почему я должен терпеть бедность, когда ты во фламандском сукне щеголяешь.

– Но я его заработал! – сказал Грегор.

– Тогда и я с мечом в руке, только нужно дать мне, что следует, могу головы людям отрубать, потому что это шляхетское дело, а я шляхтич клича Стремя. Клехой я, наверняка, не буду, а в рыцарском ремесле никто со мной не сравнится.

Он вытянул кулак, но закачался на узкой лавке, на которую упал, и если бы Гроховина его не подхватил, скатился бы на пол. Сильный парень, схватив его, бросил на кушетку и дал Грегору знак, чтобы был за него спокоен.

Збилут, оказавшись на кровати, пробормотал что-то невразумительное, но выпитое вино его разморило, и через минуту, хотя метался и хотел вставать, им овладел сон.

Бакалавр с жалостью посмотрел издалека, шепнул что-то Гроховине и ушёл.

<p>VIII</p>
Перейти на страницу:

Все книги серии История Польши

Древнее сказание
Древнее сказание

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.

Юзеф Игнаций Крашевский

Проза / Классическая проза
Старое предание. Роман из жизни IX века
Старое предание. Роман из жизни IX века

Предлагаемый вашему вниманию роман «Старое предание (Роман из жизни IX века)», был написан классиком польской литературы Юзефом Игнацием Крашевским в 1876 году.В романе описываются события из жизни польских славян в IX веке. Канвой сюжета для «Старого предания» послужила легенда о Пясте и Попеле, гласящая о том, как, как жестокий князь Попель, притеснявший своих подданных, был съеден мышами и как поляне вместо него избрали на вече своим князем бедного колёсника Пяста.Крашевский был не только писателем, но и историком, поэтому в романе подробнейшим образом описаны жизнь полян, их обычаи, нравы, домашняя утварь и костюмы. В романе есть увлекательная любовная линия, очень оживляющая сюжет:Герою романа, молодому и богатому кмету Доману с первого взгляда запала в душу красавица Дива. Но она отказалась выйти за него замуж, т.к. с детства знала, что её предназначение — быть жрицей в храме богини Нии на острове Ледница. Доман не принял её отказа и на Ивана Купала похитил Диву. Дива, защищаясь, ранила Домана и скрылась на Леднице.Но судьба всё равно свела их….По сюжету этого романа польский режиссёр Ежи Гофман поставил фильм «Когда солнце было богом».

Елизавета Моисеевна Рифтина , Иван Константинович Горский , Кинга Эмильевна Сенкевич , Юзеф Игнаций Крашевский

Проза / Классическая проза
С престола в монастырь (Любони)
С престола в монастырь (Любони)

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.

Юзеф Игнаций Крашевский , Юзеф Игнацы Крашевский

Проза / Историческая проза

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза