– Я хотел, чтобы вы их видели, – сказал воевода. – Сильные, здоровые и не избалованные, но заранее я их не велел слишком много учить, дабы могли сперва подрости и окрепнуть. Теперь уже им и скамья, и сидение над таблицей не повредит.
Постучали в дверь. Воевода встал, обращаясь к бакалавру:
– Подумайте, – сказал воевода, – завтра или послезавтра дадите мне ответ. Не хочу, чтобы вы, не подумав, приняли обязанность, а я желаю, чтобы она была вам приятна, а то, что в моих силах для услаждения её, я сделаю.
Это будет неволя, – добавил он с улыбкой, – но кто же, и когда человек свободен? И короли этим похвалиться не могут, потому что и их обязанность в железных оковах держит.
Грегор поклонился, обещая скоро дать ответ, и как пьяный вышел из воеводинского двора.
Спеша оттуда к Бальцерам, он так был погружён в себя, что не видел людей, и что делалось около него, не знал. Лена, сидя у окна, ждала его, а он был так погружён в мысли, что прошёл мимо дома и она должна была позвать его… только тогда он опомнился.
Она вышла к нему на порог.
– Ты несёшь какое-то тяжкое бремя! – сказала она.
– В самом деле, и такое, которое я не мог ожидать, – ответил Гжесь, падая на лавку.
Тут он начал рассказывать о своём разговоре с воеводой, который Фрончкова не дала ему закончить, хлопая в ладоши и зовя отца, мужа и мать с воодушевлением, в какое её привела новость о милости пана воеводы.
Гжесь стоял несколько удивлённый, потому что это ему больше бременем казалось, чем благодеянием, но Лена думала по-своему.
– Что тут думать? Что решать? – воскликнула она. – Эта первая ступень, чтобы подняться наверх. Ты не знаешь, что дети воеводы каждый день ходят в замок, дабы развлечь королевичей. Достаточно, чтобы ты переступил эти пороги, а там, как всюду, о тебе узнают. Ты бы отбросил ради жалкого бакалаврства судьбу, какая тебе уготована?
Кто знает, не станет ли учитель воеводичей бакалавром королевичей? А король старый! А королева умная пани, а старшему Владиславу уже обеспечили корону. Смотри, что тебе отворяется, разве можешь ты колебаться принять счастье, которое жареным голубем падает тебе в рот.
Грегор стоял ещё в задумчивости, когда неугомонная женщина, ударив его по плечу, смеясь, поздравляя, велела наливать мужу кубок вина.
– Выпьем за здоровье, не знаю, будущего канцеляриста или…
Бальцеры, Фрончек обнимали его, словно дело уже было решённым, а Лена и слышать не хотела о дальнейших рассуждениях.
– Завтра пойдёшь благодарить воеводу и выберешься из коллегии. Счастливого пути, потому не сомневаюсь, что он будет счастливым.
Быть может, Стременчик и без этого женского уговора принял бы предложение воеводы, однако, верно то, что пророчила ему Лена, произвело на него впечатление и склонило чашу весов.
Выйдя из дома уже менее неуверенным в себе, он направился прямиком к старому ксендзу Вацлаву. Невзирая на слабое зрение, пользуясь очками, каноник, как всегда, читал что-то в книжке, которую положил на пюпитр, когда увидел, что пришёл его любимый ученик.
– Отец, – воскликнул Грегор живо, – слушайте, с чем я пришёл. Вот, что снова судьба мне приготовила.
Ксендз Вацлав, не отзываясь, насторожил уши… Стременчик начал ему всё быстро, содержательно рассказывать, но уже таким образом, как будто защищался и объяснял, что такого подарка ему отбрасывать не стоит.
Каноник не прервал ни словом, не показал удивления, а когда тот закончил, не сразу произнёс:
– Слава Богу, ежели это отвечает вашим желаниям и надеждам, – сказал он холодно. – Зорька сверкает алая! Но вы думаете, что жизнь при дворе, в этой суете и движении, где пересекаются и стераются желания, амбиции, страсти, будет счастливее, чем наша в этих бедных и тихих кельях, в которых приобретается мудрость, презрение к свету, любовь к Богу и науке? Думаете, что там вам будет легче сохранить добродетель, независимость ума и спокойствие духа?
Я не знаю… Говорят нам о птицах, что на бурных волнах стелят гнёзда… я удивляюсь этим чудесам природы, но не завидую им, завидую только тем, что под крышами седят. И любовь к науке… сумеешь ли ты сохранить там, где постоянно жизнь со своими искушениями будет тебя от неё отрывать??
Старец замолчал.
– В самом деле, – добросил он через минуту, – если бы вам дали очень много, не заплатят за то, что потеряете! Вы им нужны. А они вам??
После разговора с ксендзем Вацлавом его схватила за сердце тоска по жизни, от которой должен был отречься, но гораздо сильнее тянуло его какое-то неопределённое желание неизвестных, новых, прекрасных предназначений.
В коллегии новость об уходе Грегора из Санока произвела двойственное впечатление: ученики оплакивали этого магистра, товарищи, старшие паны, коллеги чувствовали, словно какая тяжесть упала с их плеч. Опасались этого импульсивного ума, который устремлялся на новые дороги, вынуждал себя продираться, когда так удобно идти проложенными путями.