Стременчик

– Несчастье! – воскликнул он, выражаясь популярно по-итальянски (accidente!), что в то же время есть родом проклятия.

Какое-то время он молчал.

– Идти напролом, – добавил он, – ничего не даст. Бороться в это время невозможно… Игра должна быть иной.

Ласоцкий смотрел и, казалось, ждёт объяснения, ещё плохо понимая.

– Высаженные из седла, – добавил Цезарини, – мы должны идти рядом с конём и ласкать его, пока не удасться на него сесть.

Он быстро поглядел на Ласоцкого, улыбнулся и прибавил, как обычно, когда что-то очень сильно чувствовал, по-итальянски:

– Chi va piano, va sano… e lontano, lontano. Мы должны согласиться на мир, даже одобрить его…

Он прервал и доложил с шёпотом, обеими руками делая движение, словно что-то ими разрывал:

– Этот мир пойдёт на кусочки!

– Лучше его не допустить, – сказал Ласоцкий также тихо.

– Невозможно, – прервал нетерпеливо кардинал. – Копали ямки под нами, мы попали в них… мы в свою очередь приведём землекопов.

Он положил на губы палец.

– Слушайте меня, мы не сопротивляемся миру, помогаем ему…

Он живо передёрнул плечами.

– Да, но экспедиция осуществится, и будет прекрасной, будет победной… даю голову на отсечение. Помните, мы за мир.

Кардинал два раза прошёлся по комнате, потягивая моццетту и поправляя на голове шапочку.

– Вы знаете условия? – спросил он. – Я догадываюсь о них. Деспоту турок, наверное, отдаёт завоёванные замки и города… а Гуниады?

– Гуниады отдаёт Ежи то, что из наделения Альберта и Владислава он имел в Венгрии.

– Паны помнили, что первая любовь – к себе! – рассмеялся кардинал. – Не удивляюсь деспоту, не понимаю воеводу. Гуниады! Это наш вождь и герой.

– Это тоже не его дела, а деспота. Он уговорил Гуниады, втянул, опутал, одурачил. Великий вождь поддался обману.

– Гуниады! – повторил кардинал.

– Для заключения мира с Амуратом деспот выбрал подходящую минуту, – говорил Ласоцкий.

– Да, поход, который мы против него готовили и который состоится, – сердито и с ударением сказал Цезарини, – нагнал на него страха. Деспот воспользовался.

– Кроме того, говорят, что Караман, сын татарского хана, с огромной толпой собирался идти на Натоли, – доложил Ласоцкий. – Пленение Челобея, понесённые поражения – всё это смягчило гордого противника.

– И Гуниады! И Гуниады дал себя обвести вокруг пальца! – вставил кардинал, и через мгновение добавил: – Разумеется, что и мы едем в Шегедын.

Он поглядел на декана, который лёгким кивком головы согласился на всё.

Быстро наступал вечер, в помещении становилось всё темнее… слуга принёс свет и вместе с ним, скорее вкатился, чем вошёл, полный мужчина огромного роста, лицо которого, восточного выдающегося типа, с чёрными большими глазами, отмечало больше хитрости, чем ума. Легко было угадать, что он считался очень хитрым и мудрым, но действительно ли его могли так называть, приходилось сомневаться. Обхождение очень смиренное и в то же время будто добродушное выдавало желание походить на просточка.

Был это грек, которого знали под именем Аркадиуша, служивший разным людям, а в данный момент деспоту Расцию.

Кардинал, великий знаток людей, давно его уже оценил и соответственно обходился с ним. Лицо Цезарини в предвидении того, что прибывший будет угадывать на нём мысли, приняло выражение равнодушного спокойствия.

Аркадиуш, после низкого поклона оглянувшись на Ласоцкого, вздохнул и, потирая руки, сказал:

– Я пришёл спросить ваше преподобие, потому что я ни о чём не знаю и беспокоюсь. Расходится весть, ложная, может, о мире. Не идёт ли к этому?

На лице кардинала не дрогнул ни один мускул.

– О мире? – повторил он. – Ничего не знаю. Откуда эта новость.

– Слух, – сказал Аркадиуш, – его якобы привёз гонец от воеводы Семиграда и деспота.

– А что о нём говорят? – спросил холодно, но с некоторой заинтересованностью Цезарини.

– Говорят, что, пользуясь расположением султана, который заплатил семьдесят тысяч дукатов за Челубея и много людей потерял… Гуниады и деспот склонили его согласиться на очень хорошие условия.

– Что же ты называешь хорошими условиями? – улыбаясь, спросил кардинал.

Аркадиуш внимательно посмотрел ему в глаза и, пожимая плечами, сказал:

– Говорят о хороших условиях, но я, я их не знаю. Но… разве король, господин наш милостивый, в котором горит такой пыл к бою, согласился бы на них?!

Цезарини пожал плечами, прикидываясь равнодушным. Он обратил всё в шутку.

– Кто знает? Если бы султан Амурат покинул Адрианополь и со всей своей ватагой вернулся в Азию…

Аркадиуш отвечал принуждённым смехом, но его глаза не сходили с кардинала.

– Ваше преподобие, – сказал он, – а что бы вы сказали о мире?

– Я, мой Аркадиуш, – ответил кардинал, – по призванию, как духовное лицо, человек мира. Всё зависит от того, чем его нужно купить.

– Этот слух до вас ещё не дошёл? – спросил грек.

– До сих пор ничего не знаю, – сказал Цезарини.