Стрельцы у трона

   Изредка, но появляется эта неприятная гримаса на красивом лице царя. И впервые появилась она после майских убийств.

   Не говоря ни слова, Петр поставил икону, которую должен был нести, вышел боковыми дверьми из храма и поскакал в свое Преображенское...

   С той минуты поняла Софья, что Петр подсчитал свои силы и только ждет удобней поры, чтобы явиться и сказать:

   -- Оставь место, которое заняла не по праву. "Нет, -- думала царевна, -- лучче уж я вперед поспею, братец любимый...".

   И стал после этого быстро созревать большой, опасный заговор на жизнь Петра, на жизнь его матери, заговор против всех, кто ему предан, кто мог бы постоять за юношу-государя.

   Пути и выходы в таких делах были хорошо знакомы, давно испытаны непреклонной царевной. Подкуп, жалобы, уговоры, посулы и угрозы -- все было пущено в ход.

   И вот 7 августа 1689 года, накануне дня, когда решено было привести в исполнение хитро задуманный план, по Москве пробежала тревожная весть:

   -- Подметное письмо объявилось в верху, в царских хоромах: "В ночь на 8 августа внезапно придут потешные конюхи царские из Преображенского на избиение царя Иоанна и всех сестер его, царевен, с Софьей во главе...".

   Сейчас же был отдан приказ: ночью кремлевские ворота держать на запоре.

   Повсюду в стрелецких слободах получен был указ от Шакловитого и Василия Голицына: посылать от каждого полка по сотне людей в Кремль для охраны царской семьи.

   Были поставлены отряды и в других местах: на Лубянке, на Красной площади.

   Никто не знал хорошенько, для чего собирают стрельцов в полном вооружении, против кого они должны действовать, куда их поведут?

   Только самые близкие люди знали правду.

   Никитка Гладкий, посредник и клеврет Софьи, полагая, что дело уже бесповоротно затеяно царевной, открыто говорил в Кремле товарищам по караулу:

   -- Я, гляди, уж и веревку привязал ко Спасскому набату. Как пойдем на Патриаршие палаты... Примемся за казну патриаршую богатую... А я так и зыкну громким голосом на Акимку-простоту: "Гей, из риз-то из цветных долой, никоновец... Возденут их на плечи истового пастыря Христова, не на твои, што, подобно волку, хитишь стадо Божие...".

   -- А ково же на место ево? -- спросил другой приятель Софьи, Стрижев. -- Али отца Селиверста Медведева таки поверстают в патриархи?

   -- Вестимо, ево... Нет лучче попа на Москве. И учен, и приветлив, и за нашу веру стоит... А нарышкинское племя пора и вовсе выполоть из царства...

   -- Чево зевать, -- поддержал Кузьма Чермной, и теперь ставший в первые ряды мятежников, -- хоть всех уходим, а корня не выведем, пока не убьем старой медведицы...

   -- Наталью-то убить?.. Гляди, сын не даст. Во как заступитца. Он -- малый бравый... Всем бы царь, коли бы не никоновец...

   -- И ему спускать нечево... За чем дело стало?.. На всякова коня узду найти можно. У бердышей глаз нету. Ково хватит, тот и сватом...

   И стрельцы рассмеялись в ответ на зверскую шутку...

   Но судьба спасла Петра.

   Всегда доступный простому люду, умный, решительный, прямой, он имел много искренних, хотя и тайных, ему неведомых друзей среди рядовых того самого Стремянного полка, на который больше всего надеялись и Софья, и Голицын, и осторожный, увертливый Шакловитый.

   Главным таким приверженцем Петра был набожный и добродушный пятисотник Стремянного полка Ларион Елизарьев, которому Шакловитый, не опасаясь ничего, раскрыл весь план нападения на царя и Наталью в Преображенском.

   К Елизарьеву пристали: пятидесятник Димитрий Мелнов, десятники Ладогин, Феоктистов, Турка, Троицкий и Капранов -- все приближенные денщики того же Шакловитого. Они должны были передавать приказы начальника своего во все концы, на заставы, в полки стрелецкие.

   Когда протазанщик Андрей Сергеев позвал всех этих людей на сборное место, на Лубянке, и они убедились, что "дело зачинается", сейчас же Елизарьев с товарищами вошел в церковь святого Феодосия, стоящую по соседству с площадью, и здесь на святом кресте и Евангелии дали клятву спасти Петра.

   Ладогин и Мелнов поскакали в Преображенское, а остальные решили наблюдать, что будет дальше?

   В Преображенском было темно и тихо, когда около полуночи прискакали туда спасители-стрельцы. Очевидно, вести о сегодняшнем нападении преображенцев на Москву были пустою сказкой.

   -- К государю допустите нас. Дело тайное, слово и дело государево имеем сказать.

   Только услышал Стрешнев эти речи стрельцов, стоящих на крыльце, куда и сам боярин выскочил полуодетый, испуганный ночной тревогой во дворе, сейчас же у него мелькнула тревожная мысль: "Мятеж... Не подосланы ли эти тоже?.."

   -- Нельзя пустить, -- проговорил он. -- Ранней осмотреть вас надо.

   -- Смотри, боярин, да скорее... Поздно бы не стало...

   И сами скинули с себя почти все, до рубахи. Дали оглядеть карманы шаровар, сняли сапоги.

   -- Ну, идите... Да потише. Почивает с устатку государь... Не испужать бы...

   Спальник Петра тихо стукнул в дверь.

   -- Што там еще, ужли вставать надо?.. Рано, кажись, -- спросил звучный молодой голос.

   -- Государь, не все здорово в Кремле... Вести пришли... Выслушай, изволь, -- доложил Стрешнев.