Не успел патриарх кончить свой рассказ о гибели Долгорукого -- со стороны дворцовых сеней ворвались убийцы, наведенные Милославским и Толстым.
-- Вон он, вон где отравитель, лиходей, чернокнижник ведомый, -- заорали они, увидя Матвеева, -- хватай ево, робя... Волоки на крылечко. Тесно тута. Жарко, гляди, ево боярской милости...
И, как стая голодных псов на затравленного зверя, кинулись на старика.
-- Прочь, изверги!.. Не дам... Не позволю... Не дам, -- не помня себя, крикнула Наталья, обнимая голову Матвеева и стараясь прикрыть его от здоровых, мускулистых рук, которые протянулись к боярину.
Но две чьи-то руки грубо оттолкнули защитницу. Она в полубесчувственном состоянии упала на скамью и только видела, как стали уводить любимого ею ее воспитателя, старого, беззащитного друга.
Ни кричать, ни плакать, ни молить не имела сил царица. Только потрясающий ужас владел ее душой. Прочь оттолкнули патриарха с дороги стрельцы, не слушая его увещаний. И старец стоял в стороне, закрыв глаза руками.
Как изваяния вдвоем на троне сидели оба брата, крепко обнявшись и прижавшись друг к другу.
-- Молчи, нишкни... Меня убьют, -- вдруг совсем осмысленно проговорил Иван, когда Петр сделал было движение, желая остановить стрельцов, крикнуть им, чтобы оставили Матвеева.
И как во сне, не зная, что творится кругом, -- Петр послушал того самого брата, о котором и думал не иначе, как с презрительным сожалением.
-- Правда, убьют... Ты не видишь, какие они... противные... страшные... Хорошо, што не видишь, -- шепнул брату Петр, и оба затихли снова, притаились в глубине обширного отцовского трона.
С глумливым хохотом, с прибаутками мимо бояр повлекли убийцы Матвеева.
Он не сопротивлялся, но его потащили чуть не волоком, тут же срывая одежду, чтобы убедиться: нет ли панциря внизу?
-- А то и топоры не возьмут! -- крикнул кто-то из палачей. И тут же обратился к Наталье: -- Слышь, государыня, Наталья Кирилловна, боярина Кириллу да брата Ивана нам готовь -- придем за ими. Волей-неволей отдашь.
Затем мимо трона, мимо патриарха и всех стоящих в ужасе бояр и боярынь злодеи повлекли Матвеева к выходу.
Не вытерпел старый заслуженный боярин, князь Михаил Алегукович Черкасский.
-- Оставьте, убийцы... Не троньте ево!.. Возьмите выкуп... Все возьмите... Не троньте его, -- стал он просить стрельцов.
А сам ухватился за плечи Матвеева, пытаясь поднять, поставить на ноги своего давнишнего друга, отданного на произвол палачей.
-- Али сам с ним в разделку захотел? Прочь, старый... Мы боярами не торгуем. Довольно они торговали нами и братьями нашими... Отходи!
Но Черкасский не отошел.
Видя, что Матвеев даже не держится на ногах, а, обессиленный, повалился на помост, Михаил Алегукович так и накрыл друга своим телом, как наседка птенцов накрывает от коршуна.
-- Меня убейте... коли нет в вас души... Бога нет! Меня рубите, его не дам. Каты... звери...
-- Гей, не лайся, старая собака. Моли Бога, што тебя нам не надобно, а то бы несдобровать и защитнику самому... Прочь...
Грубые руки вырвали Матвеева от Черкасского, изорвали в борьбе все, что было на князе. Его оттолкнули, а Матвеева, оглушенного, окровавленного ударом пики в голову во время схватки, потащили на Красное крыльцо.
Миг -- тело старика мелькнуло в воздухе. Принятое на копья -- оно уже бездыханным достигло земли... И тут Матвеева постигла та же участь, что и Долгорукого.
Еще звучали на крыльце громкие крики радости, лихое гиканье, которому снизу стрельцы отвечали своим обычным откликом:
-- Любо, любо, любо... Лихо...
А со стороны церкви Воскресенья Христова, что на Сенях, донеслись вопли, призыв на помощь, мольбы.
Знаком, близок был этот голос всем, кто сидел в Палате.
Это молил о спасении Афанасий Нарышкин, которого за волосы волокли убийцы на Красное крыльцо.
От Успенского собора ворвалась во дворец новая шайка убийц. И прямо стали шарить они по покоям, ища обреченных по списку бояр и родню Нарышкиной.
-- Чево надо, люди добрые, ратники Божие? -- вдруг пискливым голосом спросил передового карлик Хомяк, как из земли вырастая вблизи входа в церковь Воскресенья на Сенях.
-- Тьфу, нечистая сила! Отколе ты такой? -- даже шарахнувшись в сторону, грубо спросил коновод шайки карлика, которого раньше не знал.
-- Здешний я. Холоп, как и вы, боярский... Своим товарищам помочь охота. Чево ищете? Авось -- найду вам.
-- Не чево -- ково!.. Нарышкиных... Не видал ли, где они?..
-- Иные попрятались... Не сметил куды... А одново -- покажу вам... Близко...
И с ужимками Хомяк показал на двери домовой церковки царской, у которой они стояли.
-- Тута?.. Эка, шельма, -- почесывая в затылке, -- пробасил стрелец... Как ево взять, вора окаянного, из храма Господня?.. Чай, непристойно будет...
-- Ну, баба ты, не стрелец... Твоя ли вина? Не крылся бы в таком месте... Тебе взять надо -- бери, где сметил... Другим попадет эта птица -- перья и ощиплют... А перышки богатые... И кошель есть при парне...
-- Ну, леший тебя подери. Гляди, и правду баешь... Не наша, ево вина, коли в божницу залез... Гайда, братцы...