Очевидно, эта девушка служит совсем недавно, ведь знаменитый писатель не просто дворянин, он награжден орденом «За заслуги», а значит, его надо величать куда торжественней; впрочем, по слухам, Дарлинг равнодушен к таким пустякам и, уж наверно, даже не подумал поправлять горничную.
Она провела гостя через просторную столовую, где дубовые балки потолка низко нависали над головой, а очаг сложен был из самодельного кирпича, отворила стеклянную дверь в глубине, и Уиберг оказался в саду. Сад размером примерно в пол-акра – розы, еще какие-то цветущие кусты, их огибают посыпанные песком дорожки, тут же несколько старых яблонь, и груш и даже одна смоковница.
Часть земли отведена под огород, в уголке под навесом высажены какие-то растеньица в горшках; от дороги и от соседей все это заслоняют плетень из ивовых прутьев и живая изгородь – стена вечнозеленого кустарника.
Но любопытней всего показался Уибергу кирпичный флигелек в глубине сада, предназначенный для гостей или, может быть, для прислуги. В некрологе сказано, что тут есть отдельная ванная (или туалетная, как до сих пор деликатно выражаются англичане из средних слоев); в этой-то пристройке Дарлинг писал свои книги в пору, когда с ним еще жила семья. Вначале у домика была островерхая черепичная крыша, но ее давно почти всю разобрали, чтобы оборудовать знаменитую обсерваторию.
Здешние края не слишком подходили для астрономических наблюдений, даже когда самого Дарлинга еще и на свете не было, думал Уиберг, а впрочем, наверно, Дарлинга это мало трогало. Он любитель наук (однажды назвал их «лучшим в мире спортом для созерцателей») и свою обсерваторию построил не для настоящих изысканий, просто ему нравится смотреть на небо.
Уиберг заглянул в окно, но внутри не осталось и следа былых занятий владельца; видно, теперь этим домиком пользуется только горничная. Уиберг вздохнул. Он был человек не слишком чувствительный – просто не мог себе этого позволить, – но порой его и самого угнетала его профессия.
Он опять пошел бродить по саду, нюхал розы и желтофиоли. В Америке он желтофиолей никогда не видал; какой у них пряный, экзотический аромат… так пахнет цветущий табак, а может быть (вдруг подсказало воображение), травы, которыми пользовались для бальзамирования в Древнем Египте.
Потом его позвала горничная. Опять провела через столовую и дальше, по длинной и просторной, сворачивающей под прямым углом галерее с камином из шлифованного камня и стеной, сплошь уставленной книжными полками, к лестнице. На втором этаже помещалась спальня хозяина дома. Уиберг шагнул к двери.
– Осторожно, сэр! Голову! – крикнула девушка, но опоздала, он не успел нагнуться и ушиб макушку.
В комнате раздался смешок.
– Вам не первому досталось, – произнес мужской голос. – Если несешь сюда кое-что за пазухой, лучше поостеречься, черт подери.
Ударился Уиберг не сильно и тотчас про это забыл.
Эдмунд Джерард Дарлинг в теплом клетчатом халате, опираясь на гору подушек, полусидел в огромной кровати на пуховой перине, судя по тому, как глубоко утонуло в ней худое, слабое тело. Все еще внушительна грива волос, хоть они и поредели надо лбом по сравнению с последней фотографией, что красуется на суперобложках, и все те же очки – стекла без оправы, золотые дужки. Лицо его, лицо старого патриция, наперекор болезни чуть пополнело, черты отяжелели, появилось в них что-то от доброго дядюшки – странно видеть это выражение у человека, который почти шестьдесят лет кряду в критических статьях немилосердно бичевал своих собратьев за невежество, за незнание самых основ родной литературы, не говоря уже о литературе мировой.
– Для меня большая честь и удовольствие видеть вас, сэр, – сказал Уиберг, доставая записную книжку.
– Жаль, что не могу отплатить такой же любезностью,
– отозвался Дарлинг и указал гостю на глубокое кресло. –
Впрочем, я давно уже вас поджидаю. В сущности, мысли мои занимает только один последний вопрос, и я был бы весьма признателен вам за прямой и честный ответ… разумеется, если вам позволено отвечать.
– Ну конечно, сэр, к вашим услугам. В конце концов, я ведь тоже пришел задавать вопросы. Спрашивайте.
– Кто вы? – спросил старый писатель. – Только предвестник палача или палач собственной персоной?
Уиберг смущенно, через силу усмехнулся.
– Право, я вас не понимаю, сэр.
Но он прекрасно понял. Непонятно было другое: откуда у Дарлинга сведения, которые помогли додуматься до такого вопроса? Все десять лет важнейший секрет Службы
Контроля охранялся самым тщательным образом.
– Если вы не желаете отвечать на мой вопрос, так и мне на ваши отвечать необязательно, – заметил Дарлинг. –
Но не станете же вы отрицать, что у вас в кармане лежит мой некролог?
Обычное подозрение. Уибергу не раз приходилось с ним сталкиваться, и проще простого было ответить прямо и чистосердечно.
– Да, правда. Но ведь вы, конечно, знаете, что у