Стража! Стража!

Вы всегда имели наглость изображать из себя слабых и пугливых, — мысли дракона гремели в голове у Воунза. — Мы — драконы, и нам полагается быть жестокими, коварными, бессердечными и ужасными. Но даже мы никогда не доходили до того, до чего дошли вы, человекообразные! — Гигантская морда приблизилась еще больше, так что Воунз смотрел прямо в безжалостные бездны драконьих глаз. — Мы никогда не сжигали, не пытали и не раздирали друг друга на части, одновременно называя это моралью.

Дракон еще пару раз расправил крылья, а затем тяжело приземлился на груду слабодрагоценной мишуры. Когти поскребли по груде. Дракон оскалился.

Жалкая трехногая ящерица, и та не назовет это кладом, — подумал он.

— Скоро будут вещи гораздо лучше, — прошептал Воунз, испытывая временное облегчение от смены темы.

Ну-ну. Очень советую поторопиться.

— А можно я… — Воунз заколебался. — Можно я задам вам вопрос?

Спрашивай.

— Ведь вам же не обязательно есть людей? То есть это ведь не потребность? Мне кажется, с точки зрения самих людей, это единственная реальная проблема, — он говорил все быстрее и быстрее, переходя на бессвязное бормотание. — Сокровища и все остальное, тут не возникнет никаких трудностей, но если, в конце концов, это вопрос только… только, только, скажем, белка, то, возможно, в недрах такого могучего интеллекта, как ваш, уже зародилась идея, как использовать в данных целях что-нибудь менее спорное, например, корову или, быть может…

Дракон выдохнул горизонтальную струю пламени, превращая противоположную стену в груду известки.

Потребность? Какая потребность? — проревел он, перекрывая грохот рушащейся стены. — Ты разговариваешь со мной о потребностях? Разве у вас нет такой традиции — жертвовать самой прекрасной из женщин ради мира и процветания?

— Но, видите ли, у нас всегда были умеренный мир и разумное процветание…

И ТЫ ХОЧЕШЬ, ЧТОБЫ ТАКОЕ ПОЛОЖЕНИЕ ДЕЛ СОХРАНЯЛОСЬ?

Мощь этой мысли заставила Воунза упасть на колени.

— Конечно, — едва сумел вымолвить он.

Дракон в избытке сил поиграл когтями.

Тогда потребность не у меня, а у вас, — подумал он. — А теперь убирайся с глаз долой.

Воунз бессильно обвис, когда дракон покинул его сознание.

Чудовище соскользнуло с позорных сокровищ, мощным прыжком переместилось к подоконнику одного из самых больших окон зала и головой разбило цветное стекло. Разноцветное изображение города дождем обрушилось на замусоренный пол.

Длинная шея вытянулась в предвечерний воздух, повернулась туда-сюда, словно антенна. В городе зажигались огни. Звуки, издаваемые жизнью миллиона людей, сливались в низкое, приглушенное гудение.

Дракон глубоко, радостно вдохнул.

Затем втянул на подоконник все тело, высадил плечами остатки оконной рамы и взмыл в небо.

— Что это? — Шноббс побледнел. Предмет был неопределенно-округлой формы, фактурой напоминал дерево, а при постукивании издавал звук, подобный тому, какой издает линейка, если ею постучать по краю стола.

Сержант Колон стукнул по предмету еще раз.

— Сдаюсь.

Моркоу гордо извлек таинственный объект из мятой упаковки.

— Это пирог! — Он подсунул обе руки под предмет и с видимым усилием поднял его в воздух. — От моей матери.

Он наконец ухитрился поставить пирог обратно на стол, не придавив пальцы.

— И его можно есть? — осторожно спросил Шноббс. — Посылка ведь шла много месяцев. За такой срок он наверняка совсем зачерствел.

— О, он испечен по особому гномьему рецепту, — объяснил Моркоу. — Гномьи пироги не черствеют.

Сержант Колон еще разок стукнул по пирогу.

— Пожалуй, такой действительно не зачерствеет, — уступил он.

— Эти пироги невероятно стойкие, — продолжал с энтузиазмом объяснять Моркоу. — Почти волшебные. Секрет их приготовления передается из поколения в поколение, от гнома к гному. Один крошечный кусочек такого пирога — и ты целый день не сможешь даже думать о еде.

— Да ну?

— Гном способен пройти сотни миль, если с собой у него будет один такой пирог, — продолжал Моркоу.

— Еще бы, — мрачно ухмыльнулся Колон, — могу себе представить, идет и всю дорогу думает: «Черт, надо поторопиться с поисками еды, иначе опять придется глодать этот проклятый пирог».

Моркоу, для которого понятие «ирония» не существовало как класс, взялся за пику. Оглушительные удары, несколько рикошетов — и ему удалось разделить пирог на четыре приблизительно равные части.