Страж перевала

Вместо ответа Гарт протянул руку, сломал небольшую веточку – раздался оглушительный треск – и протянул Чариму.

– Покажешь – поверит, – пояснил он.

– Однако… – Тот повертел веточку в руках. – Как есть камень, твердая, тяжелая… А рисунок древесины видно! И кора, и прожилки всякие, тут вот вроде бы жуком проточено… Это что же, они так и растут?

– Нет, – ответила я. – Когда-то это был настоящий лес, да, дедушка Гарт?

– Да, – прогудел горномогучий. – Очень давно. Еще до нас. И до гор.

– А как же он окаменел? – удивился Чарим. – Хотя постой, ты говорила, что горючий камень находят там, где были болота… Это что ж, на месте этих гор когда-то тоже?..

– Кто его знает, – пожала я плечами. – Это случилось так давно, что даже горномогучие и среброликие не помнят. Может, было болото, а потом земля вздрогнула, и на этом месте поднялись горы. А может, огненная гора засыпала лес пеплом, и он стоял так много-много лет, а вокруг все менялось, скалы росли… Потом вода вымыла пепел, а лес остался. И светильники.

– Светлячки.

– Мне так привычнее, – пояснила я и выпустила их из горсти.

Далеко, правда, они не улетели, устроились у меня на голове и на плечах, на волосах Гарта, даже на кончиках усов Чарима. Тоже, видно, соскучились одни: этой дорогой ходят редко, а теперь, когда и ходить-то стало некуда и незачем, и подавно…

Чарим спохватился и оглянулся: кони не отставали. Светлячки облепили их тоже, и в полумраке наши животные светились, как призрачные скакуны обитателей Запределья – несколько раз в году те могут выбраться в обычный мир, и тогда по небу проносится жуткая кавалькада… Жители равнин в такие ночи закрывают все окна и двери, до рассвета не тушат огня и ни за что не пустят на порог случайного путника, даже если он посулит им золотые горы, – он ведь может оказаться одним из свиты короля Запределья!

На самом деле бояться этих всадников нечего: это просто те, кто когда-то ходил по этой земле, хотят снова взглянуть на нее, пускай даже из-под облаков. Они уже давно не принадлежат нашему миру, не могут коснуться чего-либо, ощутить вкус вина и хлеба, почувствовать жар, холод и боль… Все, что у них осталось, – это память. Да и сами они – лишь воспоминания… Те, кого уже забыли, совсем безлики, а те, кого еще помнят (или вообще есть кому вспоминать), похожи на себя, какими они были при жизни. Уверена, я видела дедушку с бабушкой и второго дедушку среди других всадников, когда они задерживались ненадолго у наших костров: в Сайторе тоже не гасили огня до рассвета, но не от страха, а чтобы осветить путь и обогреть путников из Запределья… Мы их не боялись, потому что никогда не видели от них дурного. Это же не твари из огненных подземелий, это чьи-то родные!

Правда, мне было немного странно: считалось ведь, что умершие становятся звездами… Мама объяснила просто: небо – это и есть Запределье, и оно огромно, потому что должно вместить в себя всех, кто жил на свете с незапамятных времен. Поэтому одни звезды больше и ярче других – это те, кто ушел недавно, а другие совсем крохотные, едва различимые – эти люди жили много-много лет назад, на земле от них и памяти не осталось, и они уходят все дальше и дальше, покуда совсем не исчезнут из виду, а их место занимают новые звезды. Ну а когда обитатели Запределья спускаются в родной мир, то оставляют зажженный светильник, чтобы не промахнуться мимо своего места по возвращении. Не то так вот собьешься с пути и будешь кружить невесть сколько, искать, откуда сорвался… Есть и такие звезды: они проносятся по небу и пропадают, иногда появляются раз в несколько лет, а иногда раз в столетие. Видно, никак не найдут свой дом, сделались вечными странниками… А может, им это даже по нраву: вдруг их потомков разбросало по всему свету, поди уследи за всеми, не двигаясь с места!

Я так увлеклась воспоминаниями, что даже не заметила, как мы миновали каменный лес. Светлячки отстали, а Гарт умерил шаг.

– Солнце наверху еще высоко, – пояснил он, а я порадовалась тому, что не разучилась чувствовать, день сейчас или ночь, даже проведя много времени на тайных тропах и под землей. – Ложитесь-ка, поспите. И кони ваши отдохнут. На закате пойдем дальше.

Чарим с явным облегчением ступил на твердую землю и принялся успокаивать Рыжего. Тот уже перестал бояться горномогучего, но все равно выглядел до ужаса несчастным. Серебряный себе такого позволить не мог, он все-таки был боевым конем, но тоже, тяжело вздохнув, ткнул меня мордой – мол, куда ты, хозяйка, меня завела? Приличной лошади не место под землей!

– Знаю, – сказала я, расседлывая его, – потерпи немного. Скоро выберемся наружу.

Серебряный снова вздохнул и на всякий случай проверил, нет ли у меня в карманах чего-нибудь вкусного. Увы, если там что и осталось, так только крошки от сухаря…

– Уважаемый, – осторожно обратился Чарим к Гарту, – тут вот ручеек откуда-то сверху течет, я вижу… Из него пить можно? А то я слыхал, рудничная вода ядовитая бывает!