Страж – это судьба

Уже на автовокзале, пока ждали отправления автобуса, я присмотрелся к тётке Зойке и, наконец, стал улавливать фамильное сходство со своим отцом. До этого, как-то, некогда было. То такси ловили, то в кассе в очереди толкались, то платформу искали, с которой должен был отправляться наш рейс. Линия губ, хоть и жёстче, но, как у отца. Так же пожимает их, когда задумывается. И глаза отцовские, только, колючие, цепкие. У отца взгляд был мягче. Наконец, объявили посадку, и мы полезли в салон.

В таких автобусах путешествовать мне ещё не доводилось. Ободранный дерматин сидений, крошащийся пластик, вырванное кусками резиновое покрытие пола, корзины и баулы в проходе и духота, густо сдобренная запахом навоза, человеческого пота и псины. Я, как-то, больше привык к комфорту междугородних лайнеров с кондиционером и вай-файем. Там, и ход плавнее, и сервис, и народ получше.

Скрипучий чахоточный автобус вёз нас по дороге, покрытой разбитым асфальтом. На остановках кто-то выходил, кто-то заходил, суетливо рассаживаясь на свободные места. Пассажиры громко разговаривали друг с другом, пытаясь перекричать звук мотора, скулил щенок у кого-то в переноске, истошно орал кот у толстенной бабищи в объёмистой сумке, а из корзины одного мужичка доносился гусиный гогот. У меня, даже, голова разболелась от шума. Вышли на остановке возле деревушки со смешным названием Белокурьиха, домов на тридцать и с маленьким магазином у самой дороги.

Тётка Зойка забежала в магазин, купила гречки и, взяв меня за руку, словно маленького, свернула в ближайший переулок. Я хотел, было, возмутиться и напомнить, что мне не тринадцать лет, но, посмотрев на суровое выражение её лица, решил промолчать. Да и, честно говоря, немного не по себе было. Ещё и деревенские дети, усевшись на штабеле брёвен у одного из заборов, уставились на меня, словно на какую-то диковинную зверюшку. Тётка подошла к покосившейся калитке с облупившейся бурой краской и, толкнув её, завела меня во двор. Под навесом лошадь меланхолично жевала сено, а возле поленницы на колоде для рубки дров сидел бородатый мужчина и смолил вонючую папиросу.

– Быстро ты, Зоя, туды-сюды обернулась.

– Так, что тянуть-то? Племяша забрала и назад. Чаи там распивать, что ли?

– Могла бы, и переночевать в городе.

– Чего это я в городе не видела? Шум да вонь одна. Да и хозяйство. Ты-то, как себя чувствуешь? Как спина?

– Ничего. Дай тебе Бог здоровья. Как начал растираться твоей мазью, так и забыл про свой радикулит.

– Вот и хорошо. Заканчиваться будет, я ещё дам.

– Может, зайдёте в дом? Я, сейчас, самовар поставлю.

– Некогда, Степан. Домой поедем.

– Ну, как знаешь.

Тётка вывела из-под навеса лошадь и запрягла её в телегу. Мужик сделал затяжку, окутавшись сизым облаком, цвиркнул в сторону жёлтой слюной и пошёл открывать ворота. Зоя подождала, когда я усядусь, сразу утонув в пахучем сене, села сама и, звонко причмокнув губами, тронула вожжи. Лошадь понуро опустила голову и потащила телегу со двора. Мимо, рыча мотором, промчался мотоциклист. Мальчишки стайкой сорвались с брёвен и помчались куда-то вдоль по улице. Где-то протяжно замычала корова, а на соседний забор, шумно трепеща крыльями, взлетел петух и принялся кукарекать, гордо выпятив радужно переливающуюся грудку. Я смотрел на всё это и остро чувствовал, что совершенно чужой здесь.

А, потом, мы ещё ехали минут сорок по лесной дороге. Пегая кобыла, тащившая телегу, постоянно обмахивалась хвостом, распугивая тучи мошкары, и ёкала селезёнкой. Я смотрел на кривые деревья с чахлой листвой, наполовину утонувшие в буйной зелёной траве, на чавкающую землю, на мошкару и чёрных ворон, с карканьем носившихся над головами, и думал о том, что вряд ли мне будет тут так же хорошо, как в своей квартирке. Кажется, я поторопился, согласившись на эту глупую затею.

Наконец, приехали. Не так я представлял себе отдых в деревне. Совсем не так. Бревенчатая изба, вросшая почти по самые окна в землю, небольшой огородик с чахлой растительностью, склизкая ото мха деревянная лодка у мостков в десяти метрах от крыльца и вездесущие вороны на покосившихся кольях ограды из жердей. В щелястом сарае блеяла коза, и несколько тощих кур в компании облезлого петуха бродили по двору, отыскивая что-то в чахлой траве. И всё это охвачено полукругом тёмного мрачного хвойного леса, словно теснящего усадьбу к реке. Тётка завела кобылу под навес, распрягла и, забрав из телеги мою спортивную сумку, повела меня в дом. Пройдя через небольшие сени с каким-то сельскохозяйственным инвентарём и вещами, развешенными по стенам, я вошёл в единственную комнату и огляделся.

Под потолком и на стенах сушились пучки каких-то трав, от чего в доме стоял стойкий и сильный запах разнотравья. В самом центре, занимая добрую часть помещения, возвышалась закопченная печь, у которой находился большой деревянный сундук, окованный жестью. У окна справа стоял стол, вдоль которого тянулись обычные лавки. На нём, на жестяном подносе, сверкал никелированным боком самовар, накрытая полотенчиком, стопка щербатых чашек, молочник и сахарница.