Страстотерпцы

«И те государь люди, — писал Лопухин, — из изб рогатинами и из луков стреляли и застрелили моево приказу пятидесятника Федьку Яковлева под левую титьку. А стрелы государь их и железца у стрел их дело воровское, а не мастерское. А у старца жил мальчик лет пятнадцати Стёпкою зовут из Суздаля, а сказал мне холопу твоему, которые-де живут на озере Кшеве, те-де к себе подговаривают на двор и в пустыню и морят-де до смерти... А я холоп твой по лесам и по болотам со стрельцами ездил и из деревень мужиков проводников беру, и мужики государь, ведая те кельи, не скажут про них. И я холоп твой бью, а что выбью, то и укажут. А жёг государь я пустынь, келей с тридцать в лесах злых за болоты... А хлеба государь старцы и старицы и девки и мирские люди нихто не ест».

Две недели шастали по лесам за Клязьмой, забираясь и в Нижегородские леса, команды Лопухина и Матвеева.

11 января боярин Прозоровский послал в Приказ тайных дел заключительную отписку:

«Полковник и голова стрелецкий Аврам Лопухин мне холопу твоему сказал, что сыскал он в лесах под Вязниками и в иных местах восемь человек чернецов, двадцать пять черниц, пятнадцать человек бельцов, четыре девки, всего пятьдесят два человека и в том государь числе два человека наставников Вавило да Леонид... А в распросе чернец Вавило мне холопу твоему говорил: кто-де переменяет Божественное Писание, тот предтеча и антихрист. Церковь-де ныне не в церковь, святители не в святители, а иные государь непристойные и страшные речи он говорил, чего и писать невозможно. И я холоп твой ему Вавиле говорил, что он говорит вне ума своего, прельщением дьявольским и велел ему крестное знамение положить на себя по достоинству. И он Вавила про крестное целование говорил непристойные речи и плевал».

Другой наставник Леонид оказался на расправу жидковат. Покаялся, крестное знамение клал, как приказывали, Вавилу уговаривал, но тот и дыбу стерпел, и пытку огнём.

Не добившись покаяния, Прозоровский обвинил железом повитого старца в злохульных и непристойных речах и велел сжечь. Поставили в Вязниках сруб, согнали людей, сожгли еретика. Огнекрылые серафимы отнесли к Господу душу Вавилы на Суд, куда ему идти. Жестоко с жестоким обошлись царские слуги, а по людским суждениям — поделом получил.

Чернец Леонид на допросах показал: Вавила сестру Леонидову, сына и тёщу и многих иных, которые в лес приходили, запирал в кельи и морил голодом до смерти.

Пытали капитоновцев, чернецов и черниц, бельцов и белиц с пристрастием. Двадцать семь человек со старцем Леонидом приняли еду и крестное знамение, двадцать пять пытки вытерпели, безмолвия не нарушили, к еде не притронулись. Как их ни уговаривали, сколько над ними ни насильничали — не покорились, померли.

Разговорчивее других оказался парнишка Стёпка, суздалец. Показал Лопухину в Нижегородском уезде в Скоробогатовской волости ещё один скит. Кто здесь спасался, с каких пор, откуда пришли — ничего не узнали. Запёрлись в келье шесть человек мужского полу, сожгли себя. То, что шестеро их было, по костякам сосчитали.

Искали по лесам дьякона Антония, старицу Евпраксию, старцев Селиверста и Капитона — не нашли. Но потянулись ниточки в Вологду, в Кострому, в Шую, в Суздаль, во Владимир.

В Вологодские леса послал царь московский стрелецкого голову Мишку Ознобишина. В вотчине боярина Ильи Даниловича Милославского в сельце Блещееве взял Ознобишин семейство крестьянина Фомы Артемьева. В Лежском волоке, в Комельской, в Обнорской волостях в вотчинах князя Шаховского, дворян Беклемишева, Бренчанинова, иноземца Довларова сыскал и уличил в капитонстве семьдесят крестьян, но были и несчитанные. В поместье Довларова в двух избах сожглись добрые сеятели за восьмиконечный правый крест, за правое крестное знамение, сколько их было — не разобрались, но дознались: среди них сгорели кровные родственники старца Капитона. Шесть женщин да два мужика из семидесяти пойманных из-под стражи утекли. Ангел двери им отворил.

Алексей Михайлович отписки Лопухина и боярина Прозоровского сам читал. Следствием остался доволен, повелел: «Тем людям, которые учнут указывать пустынников, давать нашего государева жалованья и впредь нашим государевым жалованьем обнадёживать. Малому Степану дать жалованье первому, чтоб он и достальные пустыни указывал. Пусть и другие стараются, дабы лживых пустынников и пустынниц вывести всех до единого».

О благочестии и порядке пёкся великий государь. От того царского попечения случилась небывалая отроду гарь, запахло в русских лесах человеческим жареным мясом. Не в едином каком бору, а во многих борах, во многих землях...

14

В оный день, когда на Мезени не бывает дня, взыграло небо всполохами, умом не постижимыми.

Из радуг и белого дивного света встали во всё небо стены города, а каков город, рассмотреть было нельзя. Стены поднимались чреда за чредой.

Анастасия Марковна, выходившая за берестой на растопку, позабыла, что ей надо, побежала звать Аввакума, детей и домочадцев чудо глядеть. Аввакум, кипевший гневом, кляня отступников в очередном писаньице любезным детям духовным, заругался: