Страстотерпцы

Так вдруг захотелось, чтоб избавил Господь от тюрьмы, погасли строки и буквы.

   — Господи! — воскликнул Аввакум. — Разорви сердце моё, ибо беду мою уподобляю Твоим страданиям. Грешен, Господи! Готов вопрошать мучителей моих: «Доколе буду с вами? Доколе буду терпеть вас?»

Заплакал от непереносимого отчаянья.

14

В воздухе летел снежок, когда на отдание праздника Воздвижения Животворящего Креста Господня 21 сентября вселенские патриархи вошли в славный город Владимир.

Вечерню служили в древнем Успенском соборе.

Дивились восточные люди красоте древнего русского города. В храмах, как в раю: Господь, Богородица, ангелы, святые подвижники. Написаны дивными живыми красками. Свет от икон и росписей, духовный свет, озаряющий души. Изумлялись гости благородству каменных узоров Дмитровского собора.

Молебствовали возле раки святого Александра Невского, много утешив горожан и деревенский народ, пришедший во Владимир получить благословение через святейших от земли, где остановилась звезда Вифлеема.

Возили патриархов в Боголюбово, в храм на Нерли. Гости томились — до Москвы рукой подать, а долгому хождению конца нет. Да что поделаешь, Артамон Матвеев имел от Алексея Михайловича наказ идти с патриархами тише. На последнем стане в селе Ивановском святейшим назначено быть 1 ноября, на бессребреников и чудотворцев Косьму и Дамиана.

Через Золотые ворота патриарший поезд прошёл 24 октября и 29-го был в Рогоже. Там патриархов встречали думный дворянин Иван Богданович Хитрово и архимандрит владимирского Рождественского монастыря Филарет.

Огорошили патриархи встречальщиков. На вопрос Ивана Богдановича, что нужно изготовить в стольном граде ради великого пришествия, кир Паисий Александрийский сказал:

   — Мы в пути долгое время, наши мантии поистрепались, поистёрлись. Пусть великий государь прикажет, пришлёт для всех нас, патриархов, архиереев и священства, пятьдесят мантий.

Кир Макарий Антиохийский согласился с Паисием:

   — Красота мантий нужна не для возвеличивания нашего достоинства, но для красоты службы Господу и Царице Небесной. И пусть великий государь прикажет своим слугам, чтобы приготовили судебную палату, где бы нам вершить суд.

Привёз Хитрово Алексею Михайловичу уж такое лицо, хоть квашню квась!

   — Кого судить собираются?! — ахнул государь, растерянно оглядывая сподвижников. — Неужто про Никона узнали? А ну-ка скачите, везите Мелетия.

Митрополит газскйй Паисий сидел с отрешённым лицом.

   — Владыка, посоветуй, что делать, — обратился царь к главному затейнику всего действа.

Паисий поднялся с лавки, трижды, в ноги, поклонился Алексею Михайловичу и нежданно подал ему челобитие.

Дьяк Алмаз Иванов прочитал:

   — «Я пришёл в Москву не для того, чтобы спорить с Никоном или судить его, но для облегчения моей епархии от долга, на ней тяготеющего. Я принял щедрую милостыню твою, которой половину украл вор Агафангел: предаю его вечному проклятию как нового Иуду! Прошу отпустить меня, пока не съедется в Москву весь собор. Если столько натерпелся я прежде собора, то чего натерплюсь после собора? Довольно, всемилостивейший царь! Довольно! Не могу больше служить твоей святой палате. Отпусти раба своего, отпусти! Как вольный, незваный пришёл я сюда, так пусть вольно мне будет и отъехать отсюда в свою митрополию».

Знал хитроумный толкователь писаний и правил: Алексей Михайлович, соорудивший собор 1660 года его мыслью и его проворством, не отпустит такого советника в решительное для Русской Церкви и для всего царства время. Но коли оставит, так и заступится перед приезжими патриархами, которые прежде Никона могут осудить его. Делишки за Паисием Лигаридом числились самые тёмные, и на Востоке об этом знали.

Алексей Михайлович не понял тонкой игры газского владыки.

   — Закончим суд над Никоном, награжу и отпущу! — отставил челобитную Алексей Михайлович.

   — Боюсь, великий государь: моё пребывание только осложнит дело. Не меня ли хотят судить патриархи? Много ведь чего сыщут. Отпусти, Бога ради!

   — Сиди! — рассердился царь. — Не ради тебя ехали... Подождём Мелетия, допросим как следует.

И сидели, не расходились, пока не явился иподьякон.

Спрашивал Мелетия боярин Никита Иванович Одоевский:

   — Скажи не лукавствуя, знают ли вселенские патриархи, чего ради позвал их в Москву великий государь? О суде над Никоном знают?

   — Ни единый человек о Никоне патриархам не говорил, — ответил Мелетий. — Но святейший до моего похода на Восток писал в Константинополь и в другие места о том, что его нельзя судить за уход. Об этом патриархи знают.

   — Смотрел ли стрелецкий голова Матвеев за воеводами, за приказными людьми, когда они подходили под благословение к патриархам? — спросил царь.

   — Смотрел, великий государь! Всюду, где были святейшие, был и твой слуга Матвеев.

   — Господи, будь милостив к нам, грешным! — воскликнул Алексей Михайлович.

Мелетия отпустили. Спохватились, вернули, приказали узнать у патриархов, сколько встреч делать, дабы не умалить по неведенью их достоинства.