Страстное тысячелетие

— Моя голова не дает тебе спать Ирод…

— Я не враг твоей голове, Иоанн.

— Не зарекайся, Ирод. Кто знает свою судьбу?

— Пересмешник… Стража! Уведите дерзкого.

«Может быть и вправду, надо было Иродиаду изгнать, а на Саломие жениться? Впрочем, это ещё не поздно. Вздор, о чем это я? Иродиада так любит меня. Только что же она за Филиппа вышла? Да и не по её ли наущению он замыслил против меня?… Иоанн умен, да… Но и он не умеет читать в сердцах человеческих. А Саломия — прелесть как хороша!»

* * *

— Что ты так печален, супруг мой, накануне своего дня рождения?

— Слова Иоанна запали мне в душу.

— Как можно смущаться наветами смутьяна?

— Смутьяна, говоришь? Но ведь он не призывает к бунту. Он упрекает меня.

— Кто осмелится упрекать своего повелителя, тот и есть — смутьян. В чем он посмел тебя упрекать?

— В подражании римлянам.

— Римляне — достойные люди, им подражать не зазорно. А в чем именно?

— Он упрекает, что я женился на тебе.

— Наглец! Его ли это дело — разбирать твою волю?! Вели его казнить за дерзость.

— Ни за дерзость, ни за что иное не хочу я казнить его, да и не смог бы без одобрения Рима. Но и выпускать его нельзя.

— Вели убить его тайно!

— Да зачем же его убивать? И за что? За его вздорные слова? Если за слова убивать — так впору было бы истребить целое царство.

— Если царство встанет у тебя на пути — истреби царство. Будь велик.

— Вот уже и вправду ты учишь меня, как поступать, как он предсказывал. Чему ты меня учишь? Величие разве в убийстве?

— Не в убийстве, а в истреблении врагов. Чем больше их истребишь — тем больше твое величие. Твой отец, мой дед знал это. Он велел избить четырнадцать тысяч младенцев, ибо среди них точно был его враг. Твоего отца уж нет, а люди до сих пор его зовут Великим Иродом. Если же он убил бы одного — только того самого, его бы презирали.

— Он убил невинных, а того, кого боялся, не убил.

— Так убей ты! Убей Иоанна — сегодня же, немедленно!

— Что же за спешка у тебя? Из крепости в Махеры ему не убежать.

— Сегодня убей, чтобы завтра не омрачать праздник.

— Успокойся, ты сама не ведаешь, что говоришь.

— Вот как?! Ты уже защищаешь его передо мной?

— Я просто справедлив.

— Не желаю такой справедливости, в которой словам оборванца ты придаешь больше значения, чем просьбе любящей супруги.

— Он упорно обвиняет меня в прелюбодеянии. Что плохого в том, что я женился на тебе?

— Как ты можешь усомниться во мне? Ты уж не сожалеешь ли о том, что принял мою любовь?

— Ну что ты! Никогда! Я так люблю тебя и твою… дочь!

— Нашу дочь. Мы — одна семья.

— Да, да, Саломию, дочь нашу.

— Так не будь мрачным.

— …Она не похожа ни на меня, ни на Филиппа. Гибкая, как лань, тонкий стан, девственные перси, глаза — огонь, волосы — пламя! И на тебя она не слишком похожа, Иродиада.

— Хочешь, она станет танцевать для тебя и твоих гостей на празднике твоем?

— Я уже просил её, однако, она сказала, что смущается. Уж я просил… Приказывать ей я не решился, хотя ведь мог. Что же за танец — по принуждению?

— Я попрошу её ещё раз. Она просто оробела. Она юна и стесняется твоих гостей.

— Неужели она согласится?

— Она сделает все, что попросишь, супруг мой. Она твоя… Твоя дочь. Мы обе — твои.

— И обеих вас я люблю.

— И мы тебя. Однако, накажи этого дерзкого.

— Послушай…

— Как хочешь. Я только высказала предположение, что так будет лучше для всех. Но если ты считаешь, что лучше его отпустить, конечно, отпусти. Ведь никто не сможет принять решение лучше, чем ты, супруг мой и господин!

— Ну что ж, пожалуй, это так и есть. Я советуюсь со многими, но решаю всё сам.

— Конечно! Только ты принимаешь решение, а наш долг — повиноваться.

— Как не прав был он, обвиняя тебя. Ведь ты вовсе не стремишься взять верх надо мной!

— Нисколько, мой повелитель.

— Я вижу. Нет, не прав он. Он не столь мудр, как о нем говорят.

— Он вовсе и не умен даже. Кто мудр — так это ты, Ирод.

— Неужто станет танцевать Саломия для моих гостей?

— Для тебя, для тебя одного, столько, сколько захочешь!

— Хотелось бы мне, чтобы и гости увидели…

— Она будет танцевать только для тебя, но и при гостях тоже. При этом лишь для тебя. Она любит тебя, как и я. Мы обе.

— Теперь только и мыслей, что об её танце…

«Саломия будет танцевать. Отлично. Но Иродиада!.. Вот уж она помышляет руководить мной, как ты, Иоанн, предупреждал. Умно же я поступил, что не показал виду, что её раскусил. Прав ты, Иоанн, женщина у власти — большое зло. Ну да мной помыкать ей не удастся! А Саломия будет танцевать, и уже скоро!»

* * *

— Слава тебе, Великий тетрарх Иудеи Ирод! Долгие годы! Многая счастье, Сосипатр!

— Здоровья и богатства! Счастья тебе нескончаемого, Ирод Антипа!

— Удачи тебе во всем, и всех благ мира!

— Спасибо, друзья, благодарю. И вам желаю удач и успехов в делах. Да свершится воля господа, да будет с нами мир и счастье.

— Да приумножится твоя слава и твоё богатство, зять мой, Антипа!

— Благодарю, Агриппа, да уж богатство моё — не чета твоему. Хотя, если принять во внимание твои долги, так они, пожалуй, превзойдут мою казну!

— Люблю твой весёлый нрав, Антипа!