Страсти по Софии

«Да, в качестве девушки я выглядела значительно старше, — подумала я. — А в таком виде ко мне станут приставать такого рода мужики, которых женщина, подобная мне, на дух не переносит. Придется бить… или убивать… Ибо мужчина должен любить женщин… но ни в коем случае не мальчиков… Ибо мальчик, опробованный мужчиной, через несколько времени вырастает и превращается в чудовище…»

Мне было о ком вспомнить в этот момент, но предаваться воспоминаниям и мечтам не оставалось времени.

Как ни медленно двигается поезд со слугами и барахлом, а мои частые задержки могут позволить им обогнать меня. А мне надо быть в городах и селах по пути во Флоренцию раньше, чем люди будут знать, что слуги графини Аламанти выехали из своего замка и направляются в город ее юности, а сама синьора София отправится за ними следом и, догнав их, присоединится к поезду. Чтобы люди говорили именно так и ждали меня, глядя в строну моих земель, а не выискивали меня впереди поезда, я должна подсказать им эту мысль…

Что я и сделала, оказавшись в крохотном городке Сан-Коро в полдень и зайдя в тамошнюю придорожную харчевню.

— Говорят, графиня Аламанти решила послать своих слуг во Флоренцию, чтобы они там приготовили дворец к ее приезду, — сказала я, отпив из глиняной кружки значительный глоток бурды, называемый здесь вином. — Синьора София любит красивых мужчин. Как вам думается, хозяин… — обратилась я к кривому харчевнику со смутно знакомым лицом, — могу я понравиться знатной синьоре? Она, говорят, вдова и чертовски богата.

— Мне, ваша милость, про дела знатных людей ничего неизвестно, — заявил старый плут. — Синьора София — дама в возрасте. Таких, как вы, синьор, любят, простите меня, не дамы, а мужчины в возрасте. Дарят замки и земли за самую малость. Хотите, познакомлю с таким?

И при этом подмигнул, старый хрен. Морда у него была самая, я вам скажу, разбойничья. К тому же и глаза одного не было. Правого. А на левой щеке был основательный, но очень давний шрам.

Я сделала вид, что не поняла намека и, отхлебнув еще вина, спросила:

— Мне синьора София по душе. Видел я ее года два назад по пути из Рима в земли Аламанти. На этой самой дороге. Очень красивая женщина.

— Красивая-то красивая, — согласился харчевник, — да только не про нашу с вами, синьор, честь.

— Это как? — сделала я вид, что оскорбилась, и, привстав из-за стола, вытащила из ножен свою верную шпагу на половину. — Как смеешь, червь?!

— Смею, ваша честь, еще как смею, — ответил, ничуть не смутившись, харчевник. — Вы — еще юноша. Синьоре Софии в дети годитесь, а я с ней в ее молодости встречался. Познакомился основательно.

Протыкать шпагой брюхо этому прохвосту и объясняться потом с судейскими чиновниками герцога мне было не на руку, потому я сунула шпагу назад в ножны и спросила голосом пьяным, будто меня и вправду развезло:

— Что такое? Ты знаком с синьорой Софией, червь?

Харчевник печально улыбнулся в ответ и, скинув в большую лохань грязные кружки из-под вина, которые принес ему слуга, собравший их со столов, принялся их полоскать в грязной воде. Находящиеся в этом доме чревоугодники разом притихли. Судя по всему, жители Сан-Коро были охочими слушателями харчевника, а тот слыл среди них великолепным рассказчиком.

— Все знают, что в далекой молодости своей был я разбойником и орудовал с шайкой сотоварищей на этой вот самой дороге…

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ София встречает Лепорелло

1

Джакомо стал разбойником по призванию, которое ощутил в себе еще в детстве, когда в обычной мальчишеской драке из-за какого-то, теперь забытого пустяка он свернул шею своему погодку. А потом, когда по приказу синьора мальчишку лупцевали розгами за убийство невинного дитяти, юный злодей поклялся сам себе, что отомстит хозяину за боль и унижение. Год спустя он шел с покоса, неся на плече косу отца, который решил завернуть по пути в кабачок дабы выпить там толику вина, и встретил синьора, бывшего навеселе и возвращающегося короткой тропинкой пешком от зазнобушки из соседнего села. Косой той мальчик ударил хозяина так точно и с такой силой, что острие воткнулось в шею и, пройдя легкие, пронзило сердце. Синьор умер сразу, не мучаясь. А вину за смерть его возложили на мужа той самой бабенки, к которой, как знали в округе, синьор захаживал уже года два. И крестьянина повесили. По закону, в присутствии приехавшего от Неаполитанского короля судьи и множества свидетелей.