Страсти по Софии

А пока я, быстро затерев ногой отпечаток ноги на берегу, присела там, отметив место, как это делают собаки, и поспешила к лагерю, где вовсю шла подготовка к пиру в честь выхода из замка. Там мне пришлось долго искать мажордома, оказавшегося в ивовых кустах вверх по течению в обнимку с какой-то молодухой, побранить его слегка за то, что оставил такую толпу бездельников без присмотра. Лишь потом, отведя в сторону от молодухи, выглядевшей в греховном бесстыдстве своем еще более пленительной, чем была она на самом деле, спросила его: все ли слуги в полном согласии со своей совестью поехали во Флоренцию, нет ли у кого их них причин остаться дома?

Мажордом в ответ назвал мне как раз-таки пять имен — трех служанок и двух слуг, — у которых были дома важные дела, и не отказались они от поездки только из страха передо мною.

— Пусть возвращаются, — разрешила я. — Сейчас же. Но за это они должны будут из моих кладовых брать каждую неделю еды ровно столько, сколько нужно на неделю житья пяти людям, и относить на то место, какое я покажу. Пусть отметят его четырьмя кольями сейчас же, выложат там два окорока и два мешка с брюквой и морковью, а после этого уезжают. К вечеру будут уже дома.

Короткое время спустя пять осчастливленных мною рабов явились пред мои очи, чтобы выразить признательность за мое великодушие и спросить, когда я изволю показать им названное мажордомом место. Я к тому времени устроилась уже на лежащих на траве одеялах так удобно, что вставать с них было лень — и пришлось лишь вяло улыбнуться в ответ и, показав вниз по течению реки, ответить:

— Идите туда — увидите. Я отметила.

Когда они ушли, на меня напал такой приступ смеха, что я едва не поперхнулась слюной и не закашлялась. А как отдышалась — увидела перед собой серебряную тарелку с вареной солониной, приправленной салатом и спаржей, рядом — кусок пеклеванного хлеба и большой русский золоченый потир с вином.

Потир этот подарил мне мой Иван, а сам он добыл его в одном из боев нашего герцога с миланским герцогом, где Иван был офицером армии Савойи и проявил, как говорят, чудеса храбрости и воинской мудрости. Откуда потир тот русской работы со странной формы буквами вдоль верхнего обода попал к миланцам, ответить не мог никто, как Иван не допрашивал пленных. А вот теперь тот потир у меня — и если я его потеряю или подарю кому-нибудь, никто никогда не узнает, откуда он взялся в багаже путешествующей по Италии савойской графини Софии Аламанти.

Тогда я пододвинула к себе поднос с едой и принялась есть. Аппетит моего молодого организма был преотменным!

ГЛАВА ВОСЬМАЯ София меняет планы

1

До вечера я покупалась в реке, потом посидела у общего костра, слушая тягучие крестьянские песни, дивясь красоте их слога, яркой образности и сочности описаний предметов любви и любовных переживаний. Особенно мне понравилась песня про теплый летний вечер и стог, с двух сторон которого лежат парень и девушка, не решаясь признаться друг другу в обуревающих их чувствах, а сердца их между тем пылают все ярче и ярче, так, что прожигают в сене дыру и соединяются там. От любви этой стог вспыхивает, столб пламени бьет в небо — и видит вся округа, что два молодых человека любят друг друга. И все счастливы…

Потом, уже лежа в своем шатре на перине и под одеялом, прислушиваясь к зуду комаров, набившихся под полотно и норовящих покусать меня, превратить лицо в раздутый шар, я долго не могла отделаться мыслями от этих чудных народных песен. До чего же все-таки умен и красив душой наш народ, коли родит людей, способных находить такие слова и описывать настоящие людские чувства. Что в сравнении с нашими безвестными крестьянскими поэтами все эти менестрели — прислужники богатых дам, чьи мужья залезли в латы и умотали на Восток добывать Гроб Господень. Слышала я в годы странствий своих и бабских удовольствий столько красивых слов — и не пересчитать. А вот никто не написал о великой графине Аламанти так красиво, как об этих двух никому неизвестных деревенских парне и девушке, огонь сердец которых спалил стог сена.

В эту ночь у меня не было желания иметь мужчину ни в себе, ни рядом с собой. Спала я плохо, но не в комарах было тут дело, не в том, что этой ночью великан должен забрать предназначенную ему пищу, а просто хотелось мне всю ночь чего-то значительного, возвышенного, такого, как у той девушки, что лежала, раскинув руки, на одном боку сена, а с другого прислонился к тому же самому стогу парень, одно дыхание которого волновало ее и не давало уснуть…

Любви хотелось мне в ту ночь, чистой, ясной, как слеза… как песни служанок с задумчиво-печальными лицами, на которых играют отблески костра…

2

Проснулась я рано, как всегда просыпалась в пути. Под полог шатра проникал знобкий влажный воздух с реки, слышалось буханье выпи.

Знать, неподалеку река затопляет низкий берег, делает его болотистым, — поняла я. Выпь любит болота и затопленные луга, селится рядом с цаплей.