Страсти по Феофану

   — Ничего, — кривил душой Дорифор. — Ты ещё поправишься, вот увидишь. Фрукты и морской воздух сделают своё дело.

   — Ах, не знаю, не знаю, милый. Время идёт, а здоровье не возвращается.

   — Главное — молиться и верить.

Иногда она плакала:

   — Мне так больно, что ты мучаешься со мной. Словно нянька с ребёнком. Разве что горшки не выносишь.

Он её успокаивал:

   — Ерунда какая. Я тебя люблю и, случись выносить горшки, не поморщусь даже. Разве ты не ухаживала бы за мною, если б я заболел?

   — Я почла бы за счастье.

Сын Николы шутил:

   — Если б заболел?

   — Ах, не смейся! Ты же понимаешь, о чём я.

Иногда, в особенно дурном настроении, уверяла:

   — Вот откажут ноги, и совсем не останется надежды. А тогда наложу на себя руки. Потому что быть неподвижной колодой не желаю. Не имею права! Всех обременять...

Софиан просил:

   — Выбрось эти мысли. Жизнь и смерть — в ведении Небес. Пусть Они решают, сколько дней нам осталось на земле.

   — Ты забыл о роке, тяготеющем над женщинами моего рода?

   — Подчиняться ему грешно. Кто-то должен разорвать порочную цепь.

Успокаивал, утешал, как мог, но боялся за Летицию каждый день. Встав с кровати утром, шёл на женскую половину справиться — как она? всё ли с ней в порядке?

Спали возлюбленные порознь. Вот уже больше года.

А когда появился Киприан, дочка Гаттилузи постеснялась перед ним появиться и передала через Феофана свои извинения. Оба мужчины трапезничали вдвоём.

Иеромонах оставался таким же — располневшим, с красными щеками над вороньего крыла бородой, красными влажными губами. Разрывал жареную курицу и впивался в неё крепкими зубами.

   — Что в Константинополе? — спрашивал художник.

   — Как всегда — интриги, — запивал еду вином гость. — Иоанн Пятый окончательно подчинился туркам. Даже письменно признал себя вассалом султана. Вместе с ним отправился в поход в Малую Азию... Охо-хо... В это время старший сын Иоанна — Андроник — и наследник Мурада Первого — Санджи — подняли мятеж против своих отцов. Но родители, быстро возвратившись, подавили восстание. Турок в наказание ослепил собственного отпрыска. И советовал императору поступить точно так же с Андроником. Иоанн пожалел сынка и велел ослепить лишь частично. В результате молодой человек потерял один глаз.

   — Ужасы какие! Младший сын Иоанна — Мануил — жив-здоров?

   — Слава Богу. Он хороший юноша. Истинный христианин. И по-прежнему остаётся правопреемником императора.

   — Как здоровье Его Высокопреосвященства кира Филофея?

   — Ничего, многие ему лета. Не единожды вспоминал тебя. И велел передать, что гонения на сторонников унии уже позади, многих, кто сумел пережить тюрьму и пытки, выпустили на волю. Так что ты мог бы возвратиться спокойно.

   — Нет, об этом не может быть и речи. У меня Летиция на руках больная, двое её детей.

Киприан сузил губы:

   — Ты печёшься о полюбовнице, а об истинной жене перед Богом даже не вспоминаешь.

   — Вы не слышали ничего о моей семье? Я-то не имею никаких сведений.

   — Мы не раз делали заказы в твоей мастерской. Филимон процветает, год назад женился и, по-видимому, доволен. От него-то и проведали, что с супругой твоей... кажется, Анфисой?., да, с Анфисой — приключилась тогда же, по твоём отъезде, хворь душевная. Никого не узнает и плетёт какие-то несуразности. Ныне пребывает в доме для умственно больных.

   — Свят, свят, свят! — испугался Феофан. — Вот ведь незадача! А Гликерья как же? Дочка моя любимая?

   — Филимон сказал, что она живёт с дедушкой и бабушкой.

   — Ну, хоть этим меня утешили... Надо отписать ей письмо. Передать с купцами... Коли б сам я здесь не нуждался в деньгах, взял бы её к себе.

Иеромонах осуждающе процедил:

   — Ты, один из лучших иконописцев земли, говоришь такое! Как не стыдно! «Я нуждаюсь»! Потому что сидишь в дыре, где заказов нет.

   — Да, а что поделать?

   — Ехать, ехать со мной в Московию! Я тебе скажу по секрету... — Он склонился и заговорил еле слышно: — Послан Патриархом не просто так. И не только для примирения москвичей и литовцев. Это цель ближайшая. Есть ещё иная — оглядеться и пообвыкнуть, сделаться своим человеком при московском и литовском дворах... Ведь митрополиту Алексию восемьдесят лет... А в таком возрасте всякое случается... Надо подготовить ему преемника. Молодого, сильного...

   — Кто же сей преемник? — до конца не мог понять Дорифор.

Ничего не произнося, Киприан многозначительно постучал себя пальцем по груди. И поспешно вытянул губы:

   — Только — тс-с, никому ни слова.

   — Я в благоговении, ваше преподобие...

   — Коли это случится, коль на то будет воля Божья, представляешь, кем я сделаю тебя при себе? Первым живописцем Руси. Лучшие заказы, лучшие художники в мастерских. Никаких препятствий для великого творчества. Неужели плохо?

   — Верх моих мечтаний.

   — То-то и оно. И с твоей этой генуэзкой дело можно уладить... Напишу Патриарху, он благословит расторжение твоего брака — вследствие нездоровья разума Анфисы. Женишься повторно, дочку заберёшь... И ко мне под крылышко!

Феофан сидел искренне взволнованный, с появившейся надеждой в глазах. Прогудел несмело: