Страсть и надежда

— А то что? Что случится? Что? У меня уже хуже не будет. А еще… я не удивлюсь, если узнаю, что меня из-за тебя порезали.

— Из-за меня?

— Из-за тебя!

— А я-то здесь причем! Меньше за цыганочками бегать надо!

— Что?! Повтори!

— С удовольствием! Меньше за цыганочками… Теперь уж Максим не дал договорить и, схватив Антона за шею, прижал его к стене.

И тут светлым ангелом миротворцем явилась Света.

— Максим, Антон, что случилось? Прекратите!

— Да так, поговорили, — Максим отпустил Антона и, резко развернувшись, пошел прочь.

Антон же остался стоять, с цветастым подарком в руках. Вид у него был жалкий. Впрочем, именно так он и хотел бы выглядеть в эту секунду.

— Ой, горе ты мое! — выдохнула Света. — Пошли чай пить…

Вот и пригодились все светины покупки. Было хорошо, уютно. Тянуло на откровенность.

— Ну? Признавайся, — в конце концов не выдержала Света. — Что у вас там с Максом произошло?

— Да ничего. Он же сказал тебе — просто поговорили. И все.

— Ага. Слышала я, как вы "просто поговорили"! На весь подъезд.

— Ну, немного погорячились. С кем не бывает? Свет, ты лучше другое скажи. Я… сегодня… могу у тебя остаться?

— В смысле?

— Я могу у тебя переночевать?

— Нормально. А как же отец?

Света уже знала, что никакой отец сегодня не придет, но, на всякий случай, хотела проверить реакцию Антона.

Но ведь и Антон знал, что Форс сегодня уезжает с ночевкой. Поэтому он вполне мог себе позволить изысканно благородное поведение.

— А что отец. Поговорю с ним по-мужски. Объясню, что так сложились обстоятельства… Не в мою пользу.

— Господи! Какие обстоятельства? Что там у тебя еще случилось?

— Я не могу сегодня прийти домой…

— Почему?

— Отец послал меня на заправку работать, соответственно, заправщиком. А я туда пришел и надебоширил.

— Молодец! И зачем? Неужели непонятно, что это просто воспитательные работы…

— Светочка, давай не будем об этом… Знаешь, я сегодня уже устал говорить на эту тему. Просто скажи, я могу у тебя остаться?

Света задумалась.

А Антон тем временем начал разматывать подарок, который принес.

Ну, тут уж никакое женское любопытство взаперти не удержишь.

— Ой! А что это у тебя? — спросила Света.

— Эхо? Так, пустячок, безделушка. Вещица одна. Подарок. Тебе.

— Мне? — Да!

Под яркой оберткой оказался солидный футляр. А в нем…

Антон достал из футляра саксофон.

Света всплеснула руками в восторженном изумлении.

— Ой! Неожиданно!

— Я бы сказал, оригинально, — сказал Антон, вспомнив пожелание Форса.

— Да уж, оригинальней не придумаешь! А по какому случаю?

— А обязательно нужен случай? Я просто хотел тебе сделать приятное. И все. На, бери!

Света взяла саксофон, повертела его так и этак.

— Слушай, а ты играть на нем умеешь?

— Нет.

— И я не умею.

— Я не понял. Тебе что, не нравится?

— Почему? Нравится. Очень нравится…

Какая же загадка скрыта в красивых, неожиданных и бесполезных подарках!

Почему так происходит — бог весть! Наверно, для того, кто их получает, бесполезность становится синонимом бескорыстия.

Света вертела серебристый инструмент в руках. И мысль, вертевшаяся у нее в голове, была настолько же глубока, насколько логична: "Ну разве может быть плохим человек, который принес такой неподражаемо красивый подарок?!"

— Ладно, оставайся. Но учти, спать будешь на раскладушке!

— Конечно. Хорошо. Спасибо… — сказал Антон и подумал, что, пожалуй, те же слова стоило сказать в обратном порядке. Смысл тогда получился бы несколько иной. Более игривый что ли…

* * *

За неделю заброшенный театр совершенно преобразился. Спасибо Баро.

Бригада ромалэ-строителей поработала как для родных. Нет, это, конечно, еще не конфетка. Но репетировать уже можно. Еще неделька — и можно давать представления!

А цыгане в театре, на репетициях все как-то распушились, окрылились.

Каждый мужчина чувствовал себя Николаем Сличенко. Каждая женщина — Валентиной Пономаревой. Все радостно обсуждали, что, где, как можно приладить, и кто откуда будет выходить.

Более того, у каждого открывались новые таланты. Скажем, на дощатом полу выяснилось, что Степан потрясающе бьет чечетку. А уж когда в степ-кордебалет к нему поставили детишек Розауры, номер получился — хоть сейчас за телевидением посылай.

Однако же, и это все были пустяки, пока однажды на репетицию не пришел, чуть смущаясь, Сашка.

Бейбут встретил его с широкой улыбкой:

— А, Сашка! Заходи, заходи. За шкуркой медвежьей пришел? Созрел все-таки для большого искусства?

— Да нет, — нерешительно сказал Сашка. — Я лучше спою… можно?

— Чего? — удивился Бейбут. — Ты же раньше не пел!

— Ну, не пел. А теперь попробую. Можно?

— Ну что ж, попробуй, — великодушно ответил главный режиссер Бейбут и прокричал на весь зал. — Так. Тихо все! Сашка петь будет!

Все заинтересовались, подтянулись к сцене. Что Сашка за певец, в таборе знали. Поэтому раздались смешки.

Но Сашка мужественно вышел на сцену, откашлялся и..

Да, действительно запел. А не заорал, как это у него получалось раньше.