Страсть и надежда

Олеся делала уборку. Протирала мебель, статуи, картины. Ничего не скажешь, получалось это у нее довольно ловко. Да и вообще, Тамара как женщина не могла не отметить, что Олеся скроена довольно ладно. Конечно, мужчине нелегко сдержаться, когда целый день перед тобой вертится такая симпатяшка.

— Тебе нравиться работать горничной? — сочувствующе спросила Тамара. — Тяжелая, наверно, работа.

— Любая работа в какой-то мере тяжелая, — ответила Олеся, вспомнив свои бухгалтерские проводки в конце года.

— В принципе, ты права… Но убирать в чужих домах — это вообще… — Тамара поняла, что не знает, как гладко закончить фразу, и решила спрямить дорогу. — Муженек мой не пристает?

Олеся на мгновение остановилась. И опять продолжила работу.

— Что вы, Николай Андреевич — такой человек…

— Он тебе нравится?

Да что же это такое, что за вопросы? Олеся не знала, как ответить.

— Так тебе нравится Астахов?

— Вы, наверно, что-то не так поняли. Я хотела сказать, Николай Андреевич — такой человек… Очень порядочный, благородный, он не может ко мне приставать.

"Ага, — мысленно усмехнулась Тамара. — Как же, помню, как он меня лет 25 назад в больнице тискал!"

— Говоришь, не может. А, наверно, хотелось бы? А?

— Тамара Александровна! Я же сказала, что между мной и вашим мужем ничего нет и не было.

— Не надо мне морочить голову. Я же чувствую, что тебе очень нравится Астахов. Признайся! Скажи.

Олеся молчала.

— Впрочем, говорить — не обязательно, и так все видно. Но ты знаешь, я — не против!

Тут горничная остановилась, прекратив работу:

— Что значит, не против?

— Я хочу, чтобы ты переспала с моим мужем. Олеся широко раскрыла глаза.

— Да что ты так на меня смотришь? Я действительно хочу, чтобы ты переспала с моим мужем.

— Но зачем?

— А вот это не твое дело.

— Я вас не понимаю.

— А не надо меня понимать. Если тебе нужны деньги, я готова заплатить.

— Я не могу.

— Почему же? Он же интересный мужчина.

— Я не могу так!

— Перестань. Ты — нормальная баба, которой нравится успешный, женатый, породистый мужик. И жена его сдает тебе в прокат. Не будь же дурой. Извини, но тут только полная идиотка откажется.

Олесе хотелось сказать: "Значит, я и есть полная идиотка", но она промолчала.

— Так что, молчание — знак согласия?

— Нет.

— Это твое последнее слово?

— Да.

— И правильно. Молодец! — сказала Тамара, как будто именно такого ответа и ожидала.

Потом провела указательным пальцем по статуэтке. И тут же указала:

— А вот пыль тщательнее вытирай, а то в гостиной грязь повсюду.

Тамара ушла.

Олеся со всех сторон осмотрела статуэтку. На ней не было ни пылинки.

Вот уж правда: "Минуй нас, пуще всех печалей, и барский гнев, и барская любовь".

Особенно, когда гнев — от барыни, а любовь — от барина.

* * *

Пока Баро вел переговоры, Бейбут выпил пару стаканчиков вина (со словами: "Эх, елки-палки, пью в одиночку, как алкоголик"). Вино действительно оказалось красным-прекрасным.

Вскоре к нему присоединился Баро. И переговоры о сватовстве пошли куда успешнее, чем раньше.

— За счастье наших детей, — предложил тост Баро. Выпили.

— За мир и согласие в семье, — не остался в долгу Бейбут.

Опять выпили.

— За тихий сон наших предков, да будет земля им пухом!

И, конечно же, снова выпили.

После чего сделали небольшой перерыв для беседы.

— Спасибо, Баро, что ты так быстро с этими… как их… Астахами разобрался. А то, понимаешь, вино такое вкусное. Я пью и думаю: "Эх, елки-палки, пью в одиночку, как алкоголик".

— Не клевещи на себя, Бейбут. У алкоголиков не бывает таких прекрасных сыновей, как твой Миро! Вот породнимся, и будет у меня достойный преемник.

— Да, и мне тоже преемник нужен. Сейчас вот ему буду дела свои передавать.

— Слушай, Бейбут, ты только не обижайся, но я тебе одну умную вещь скажу. У тебя прекрасный сын, негоже ему ножики бросать… Особенно, в Кармелиту.

— Да боге ними, с этими ножиками. Я им с Кармелитой другой номер придумал. Ты не представляешь себе, какой это будет красивый номер!

Настоящий цыганский номер, степной…

— Ты хочешь сказать, что моя дочь будет кочевать в таборе с твоим театром.

— Ну конечно, куда муж — туда и жена. А как же? — вино заставило Бейбута забыть, что он хотел осесть. И табор весь хотел осесть. И Миро хотел осесть, особенно, если с Кармелитой. И театр ремонтировать начали…

— Моя дочь не создана для кочевой жизни. Она уже забыла ее.

— Но ты пойми Миро. Пойми его. Он вырос свободным, привык к свободе, к ветру, к шуму дождя.

— Бейбут, у меня такие лошади, что они вместе с Сашкой-конюхом заменят Миро все: и дождь, и ветер. Ты видел, какими глазами он на них смотрел.

— Так ты что, хочешь у меня сына украсть?! — грозно нахмурился Бейбут.

— Конечно хочу, — еще более грозно насупился Баро. — Непременно украсть! Ведь я же цыган. Забыл, что ли?

И оба рассмеялись, довольные такой смешной шуткой.

— Видели бы нас наши дети! Так мы об их свадьбе никогда не договоримся.

— И то верно. Пока вино не кончится, никак не договоримся.

— А вино у меня никогда не кончается. В общем, давай так, Бейбут. Пусть наши дети сами решают, какой жизнью жить.

— Не слишком ли много воли?