Страшно ли мне?

«Думаю, надо потолковать с каждым по отдельности. Милана предоставьте мне», — отвечаю я.

Милан не скрывает радости.

«Стану твоим связным», — говорит он мне.

Надеюсь, очень надеюсь, что он никогда об этом решении не пожалеет. И, правда, удивительное утро. Такая благодать. Пусть бы так и было хотя бы еще несколько дней!

*

Рано утром мы вошли в деревню. Нас там уже ждали. Пригласили к большим ароматным казанам. Как пахнет! Боснийское рагу.

«Еще чуть-чуть?»

«Еще ракии?»

Я зарылся в сено и спал. Спал.

«Просыпайся, лентяй! Двенадцать часов уже спишь. Вставай!»

«Отстань! Дай поспать. Еще пять минут».

«Просыпайся! Мы идем к Тито. Понимаешь? К Тито! Для встречи с ним выбрали всего пятерых. В том числе нас. Вставай!»

К Тито? Колени трясутся. К Тито? Вскакиваю, отряхиваю старый пиджак, поплевав на ладони, приглаживаю волосы. Одним плевком привести в порядок сапоги не удается. В нагрудном кармане у меня сливовица, предназначенная раненым, которую я придержал для нас на дорогу. Подарить ее Тито? Тито? Подарок от словенцев?

Нам завязывают глаза. Сколько мы идем, не знаю. В гору, потом в долину, потом опять в гору.

Тито. Проклятые колени не перестают трястись.

«Товарищи, положение крайне тяжелое. Мы думаем о том, чтобы вы, словенские партизаны, передислоцировались за пределы Словении, а словенские территории будут сданы немцам. Все контролировать мы не можем. Другого выхода нет».

Словению? Сдать немцам? Никогда.

Нащупываю четвертинку сливовицы в кармане. Она теплая. Пусть остается нашей.

*

Похоже, этот мир потихоньку переворачивается с ног на голову. Спряталась в винограднике, наелась ягод так, что в животе бурчит. Вчера меня назначили комиссаром бригады. Я ничего не понимала, только глаза таращила, чего это вдруг, девочки из бригады спели мне «Катюшу», Анчка же мной гордится, как будто ей сам император вручил орден.

Комиссар бригады. Хотела бы я сейчас взглянуть на своего отца. Он бы взбесился от злости. Я — единственная дочь. А братьев — шесть.

«Больше в школу не пойдешь. Хватит. Парни будут ходить. Дома работы невпроворот. Посмотри, мать надрывается с утра до вечера».

Тогда я первый и последний раз услышала, как мама повысила голос. А потом еще и тетка-учительница, та противная, что преподавала французский, примчалась на помощь. Младшие братья радовались, что я снова буду делать за них уроки, а самый старший хмуро слонялся по кухне, не решаясь признаться, что остался на второй год, и что я его перегнала. Но он единственный из нас, кто видел море. Море. Виноград. Бригада. Отец. Его сердитое лицо. Итальянский концлагерь. Ты его не заслужил. Это уже другое дело.

Вечером, когда я лежу под деревом и размышляю об обязанностях комиссара бригады, ко мне подсаживается Марко. Он все еще меня ненавидит? Не знаю. Улыбается.

«Ты и, правда, умеешь ходить по воде».

С ним мы вместе ходили в школу. Однажды зимой я стояла у ручья, а Марко звал меня с другого берега.

«Как ты перешла на другую сторону?»

«Ну, зимой человек может ходить по воде».

Конечно, он шагнул в воду. Послышался крик, и я убежала.

На следующий день меня едва не исключили из школы. Потом явился его отец.

«Сам сопляк виноват, если он такой дурачок, что каждому готов поверить. Даже девчонкам».

Теперь-то мы оба смеемся. Марко меня страшно ненавидел. Вроде, совсем недавно все было, теперь я комиссар бригады. И между этими событиями — столетия.

«Марко, ты должен мне помочь».

«Из Боснии уже вернулись?»

*

Я не знаю, есть ли у меня впереди еще сколько-нибудь жизни. Кажется, едва помню, что такое чувствовать жизнь. Всю ночь мы корчимся здесь, высоко в горах, в землянках. Сливовицу выпили. Слышно, как завывает ветер, и воют волки. Иногда и не различишь, где ветер, а где волки. А в долине уже весна. Всю ночь мне кажется, что настал конец. Конец. Это все, это была жизнь. И вот, в двадцать лет я просматриваю картинки своей жизни и жду. Жду. Я в первый раз слышу волков. Никогда их еще не видел. Сколько всего я еще не видел. Не думай.

В Боснии мы ответили «Нет».

Мы теперь останемся одни?

*

За нами с Марией заехали двое на мотоциклах. Оба из главного штаба.

«Давайте съездим на воды. Они теперь на освобожденной территории. Поедим, поплаваем, хорошо проведем время».

«На воды? Конечно, едем».

Оба нетерпеливо переминаются у бассейна и торопят:

«Обед остынет. Вы уже два часа в воде!»

«А мы никуда не торопимся. Вообще никуда».

Мы с Марией плещемся, брызгаемся, гоняемся друг за другом. Время остановилось. Еще чуть-чуть, еще раз проплыть туда и обратно. Еще раз. Ну, и еще разочек. Вода теплая, ласковая и — моя. Мы садимся на ступени бассейна и мечтаем. Мечтаем? Воображаем наше будущее, счастье и новую жизнь. Разве это можно делать в такое время? Войны нет. В это мгновение ее нет. И мне все равно, что будет в следующую секунду. Сейчас, здесь, в воде, на этих ступеньках ее нет. Войны нет. И я действительно счастлива. В этой воде, которая вмиг смыла все тяжкое. Я еще не пережила ничего страшного. Будто ничего ужасного со мной не происходило.

Шницели в панировке, рис, салат и вино. Еще бокал? Я еще никогда не пробовала вина.