Страшно ли мне?

Какое там! Я волнуюсь. С каждой минутой все больше. Меня преследует прошлое. Картины, сцены, люди, загадочные разговоры. Перешептывания. Странный человек из России, постоянно крутился возле меня. Говорят, из Ленинграда. Все время предлагал мне свою машину и своего шофера. В любое время они в моем распоряжении.

«Куда угодно. Когда угодно».

«В Словению. Сейчас», — огрызнулся я.

Потом я его больше не видел. И к Марии он больше не заходил. Что ему было нужно?

Слышу гудок локомотива. Приезжаю в самое подходящее время. В родной деревне поспели сливы. В саду: За домом. Вот только надо как-то утешить мать. До сих пор в ушах стоит ее плач и отчаянные крики сестер. Может, вообще домой не поеду. Домой?

Не хочу, не хочу думать о том, что меня ждет. Увижу ли ее? В Белград она не приехала. Наверное, ее не отпустили. Так ли это? Мария говорит, да. Марко ей поклялся. Она нужна. Наверное, в партшколе.

Заснуть бы. Так хотелось бы поспать. Черт, когда уже будет Любляна!

*

Смотрю в окно. Высокие деревья в лунном свете. Деревья вокруг замка. Замка в люблянском парке. Называется Цекинов Град. Кто же тут жил когда-то?

«Иди сюда», — зовет Анчка.

«Не могу заснуть. Не жди меня».

Свобода. Я устала. За пять недель окончила гимназию. Были оперативно организованы занятия для тех, кто ушел в партизаны со школьной скамьи. Учителя нас боялись. Уважали? Страху их верю, в их уважение — нет.

Во время занятий Ладо устроил мне гадость. Учительница математики спросила его по теме, которую мы проходили на прошлой неделе, а он, разумеется, ни в зуб ногой. Математичка собралась поставить двойку, а Ладо направил на нее пистолет. Я смотрела на него, вспоминала, что в боях он не был таким уж героем, и закричала:

«У тебя было время доказать свою храбрость на войне. А теперь не петушись. Да еще в школе. Почему ты ходишь с оружием? Не время ходить в атаку. Лучше в книги почаще заглядывай».

Он встал. Одноклассники смеялись. Не знаю, над ним или надо мной. Мы с ним больше не здороваемся.

Я же училась и ночью, и днем, чтобы как можно скорее закончить и дальше пойти своим путем. Без партии, никому не подчиняясь. Немного жизни. Той жизни, которой я, по правде говоря, не знаю. Жизни из романов. Но нас с Анчкой опять отправили преподавать марксизм, сюда, в замок. Хочешь, не хочешь. Если уж мы сами себе кажемся смешными, что говорить об остальных.

«Тито, Сталин», — все время слышим сами, а потом заставляем слушать других. В последнее время я начинаю опасаться, что кто-то может прочесть мои мысли. Я стала такой грубой. И циничной. Я наполнена горечью. И что теперь! В бою все было просто. Жизнь или смерть. Беги или нападай.

«Иди сюда, мне холодно», — снова зовет меня Анчка.

Ее мысли мне известны. А ей — мои.

Замок стал нашим домом. Не знаю, сколько уже времени всем нам, кто здесь живет и работает, обещают матрацы. Мы спим на одеялах, на холодном полу. Опять спим, обнявшись. Как когда-то. В лесу. Как давно это было. В прошлой жизни или вчера.

Анчка освобождает мне место на этой нашей постели и шепчет:

«Как ты думаешь, нам когда-нибудь что-нибудь заплатят?»

«Все карточки я уже отоварила. У тебя остались?»

«Остались».

«Свои я отдала брату Йоже, встретит братьев, поделит между всеми. И маме с отцом».

«Как они? Ты что-нибудь знаешь?»

«Стане пропал без вести. Весь их отряд. Франца повысили в звании и отправили на румынскую границу. Драго хочет поступать в мореходку. Я должна ему помочь. После освобождения еще никого, кроме Йоже, не видела. Только слышала о них от других».

Тишина. Знаю, Анчка думает о матери, которую застрелили, когда она бежала от немцев. А брат?

«Винко в Белграде. Как я хочу его увидеть!»

«Спокойной ночи».

Мы опять все дома. Вечер, идет снег. Жмемся на печи, а мама дала нам целую кастрюлю печеных каштанов и кофе из цикория. Полдня мы собирали в лесу хворост, завтра до школы старшие мальчики отнесут его на рынок.

Я не мечтаю. Я хочу, чтобы так было.

Анчка спит. Я встаю и подхожу к окну. Сегодня был красивый закат. Небо было чуть красноватым. Что нас ждет впереди? Свобода у нас уже есть.

*

Здесь я когда-то ходил пешком. Мимо сараев, мимо виноградников. По грязи. По снегу. В этой чаще мы с Иваном один раз заблудились, в тумане. Только под утро пришли домой. Мать тогда меня выпорола, она была сыта по горло моими россказнями. Сидя у своего ручья, я плакал и звал отца.

А теперь к тому месту, куда может добраться машина, за мной на телеге приезжает муж младшей сестры. Сижу на ней, смотрю по сторонам. Нога болит. По дороге почти у каждого сарая расположился кто-то с баклажкой вина. С каждым надо выпить. И зятю тоже. Интересно, мы доедем до нашей деревни целыми и невредимыми?

«Давай поеду с тобой», — сказала она.

«Сначала я должен сам. Хочу избавить тебя от первой встречи калеки с матерью. Это будет катастрофа».

«Какой же ты калека. Прекрати!»

Еще какой. Покалечен навсегда.

В деревне перед деревянным домом, крытым соломой, встречают сестры и мать. Слезы. Плач.

«Мама, перестаньте. Если я не плачу, то и вам нельзя».

На столе в кухне бутыль белого виноградного вина и рулет со шкварками.