Страшна, как смерть

Электра: Пошёл слуга наш старый, что пестовал когда-то и Ореста, докладывать царице, будто я ей внука родила. Десятый день – день жертвы и молитв, и принято родне тогда являться и поздравлять роженицу. В честь нимф Эгисф готовил торжество, шёл к стаду выбрать он тёлку на закланье, туда же и Орест пошли с Пиладом, как будто сведущие в жертвенных гаданиях. Когда же наклонился Эгисф над тушей, чтоб знаки рассмотреть получше, Орест ему всадил тут нож в загривок. И рухнул враг, и заметался, умирая, в муках. Толпа рабов хотела уж напасть на юношей, но брат мой так возвысил голос: «Я не разбойник. Я ваш царь законный, Орест, сын Агамемнона!» И расступились люди, отпрянула толпа, и вышел старец, признал Ореста.

Потом… Потом сложнее стало. Эгисф – чужой, его убить легко, а Клитемнестра – мать. И стал Орест метаться: «Как убивать её, подумай только. Она меня носила на руках, и молоком своим кормила, и нянчила, хранила мой покой… Она же мать моя!»

Студентка 3-я: Я бы не смогла поднять руку на мать.

Электра: Ты не была Электрой. Во мне, наверно, мужества побольше, чем в брате. (обращается к представляемому брату) «Как убивать? – ты говоришь. – Ты мог бы поучиться у матери, когда она покончила с отцом. Как кровь отца ты смеешь забывать? Стыдись впадать в уныние, сверши, что должен!»

Студентка 3-я: И что Орест?

Электра: Твердил сначала: «Не смеет сын убить её, не смеет. Гнев матери карать убийцу будет». Когда решился, то сказал: «О страшный путь мне выбран, ужасный горький груз взвалили вы, о боги, на меня».

Студентка 3-я: И как же это всё произошло?

Электра: В богатой колеснице мать моя приехала, чтобы увидеть внука, которого как будто родила я. Она уже слегка отяжелела, но всё ещё прекрасною была, с красивою причёской, на лице румяна, блестящие одежды, золотые украшенья. Чтобы сойти на землю, Клитемнестра подозвала рабынь-троянок, те стали на колени, а царица, на спины их ступая, вниз сошла. Опять она припомнила Авлиду, где Ифигению предали смерти на алтаре, и тем своё предательство и казнь царя перед народом оправдать пыталась. А я сказала ей: «О, если б, мать, и сердце ты имела, как лицо, прекрасное. Твоя сестра Елена пришельцу-варвару, не споря, отдалась, а ты же лучшего меж греками убила! Едва уплыл отец, а ты уж перед зеркалом вертелась, и косы золотые заплетала, и долго наряжалась, потому что другой мужчина занял твои мысли! Когда враги-троянцы побеждали, ты радовалась так, что было видно, а ежели ахейцам удача улыбалась, ты плакала, боясь, что муж вернётся».

Студентка 3-я: И что же? Ты вот так смотрела матери в глаза, с ней говорила, а потом её убила?

Электра: Сейчас я доскажу. Мать отвечала, что не удивлена, что дочери обычно привязаны к отцу, а сыновья – к той, что их на руках носила. Сказала, что не сердится на злые мои слова, что у неё самой тоскою грудь сжимается, как вспомнит, что убила мужа, что гнев то был безумный у неё. И восклицала: «Горе, горе мне!»

Студентка 3-я: Так, может быть, она раскаялась?

Электра: В раскаянье её не верю я. Тот, кто раскаялся, меняет жизнь свою, несёт он наказанье за проступки. Если царь, то сам и выбирает себе муку, расплату за грехи. А мать коварная моя, как прежде, наряжалась, да свысока смотрела, да каждый вечер пир, увеселенья, роскошь и ложе, разделённое с Эгисфом. Нет, это не раскаянье – слова. Слова пустые.

Потом те, кто собрался, слышали за дверью её крики: «О, милосердие! Я мать! Не убивайте!» И вышел бледный и с потухшим взором Орест, он так страдал и говорил мне: «Как мне она там, на коленях ползая, терзала сердце! Молила: „Сжалься надо мной, дитя!” – и грудь достала из одежд, чтоб дрогнул я, и шею так мне обняла, что меч мой выпал».

Студентка 3-я (в слезах): Господи…

Электра (порозовевшая, с искрящимися глазами): Пришлось его толкать и звать, кричать, ругать и меч вздымать. И наконец Орест меж складками плаща лицо запрятал, чтоб не видеть мать, и в грудь ей погрузил клинок.

Студентка 3-я: А!

Электра (с пафосом): И тут же Эринии явились: они карают матереубийц. Живут в подземном царстве богини мести и появляются на свет, чтоб возбудить безумие и злобу. Ужасен вид их: старухи злые, факелы в руках, из пасти каплет кровь, на голове не волосы, а змеи. Или являются безумцам в облике собак ужасных, псиц, у коих вместо лап, как уголь, чёрны змеи, и сладки им людские муки… Древнейшие то демоны, стоят они на страже прав матери. Без них порядок невозможен, то правда.

Порывается уйти.

Студентка 3-я: Ты вся в волненье. Что-то ещё произошло?