Странствующий

— Это за нами не заржавеет, — решительно заверяет старушка. А сама пристально всматривается в наши лица. И радостно сообщает: — Да я вас знаю! Ты, — указывает на Василия, — у Нины Самохиной останавливаешься. У нее еще после тебя иконки бумажные появляются, а деньги пенсионные пропадают. Ты, — палец упирается в Валерия, — Крестным ходом с нами ходил в прошлый год. А тебя, — доходит очередь и до моей особы, — я, кажись, по телеку видела. Ну, ровно ты, только без бороды и в красном пинжаке с лампасами на груди.

— Мамуль, может, ты салатику свеженького с нами поешь?

— Так ты, поди, «манифестом» его унавозила!..

— Мамуль, не «манифестом», а майонезом.

— Не стану с «манифестом». Ты мне чистый подай, чтоб витамин живой в ём резвился.

— Ладно, сейчас порежу.

— Порежь. Поди не переломишься. Вона как жить стали, — подмигивает старушка всем сразу. — Сама рыбка золотая мне на посылках служит!

— Ну что ты, мамулечка, какая рыбка?.. Все шутишь? Запивать-то чем будешь?

— А ты в «стервос» мятки запарь. Она кусачая, когда в «стервосе»!

— Тебя как зовут? — спрашивает меня бойкая старушка. И, получив ответ: — Ты это, Тишка, хватит ходить-гулять-то! Хошь, тебя Иринке сосватаю?

— Мамуля! — прыскает в ладошку Ирина. — Ну что ты такое говоришь?

— А чё, плохая девка?

— Очень даже наоборот, — соглашаюсь. А в это время услужливое воображение рисует мое возможное будущее проживание в этом тихом доме с замечательной православной женщиной.

…Перед уходом с кухни, убеждаюсь, что меня никто не видит. И протягиваю левую ладонь над горящей газовой конфоркой. Когда боль от руки разливается по всему телу, а кровь готова закипеть — отнимаю от огня ладонь с огромным волдырем по центру. И, зажав боль в кулак, выхожу в прихожую прощаться.

— Ты тоже этот прием знаешь? — спрашивает Валерий, пользуясь суетой.

— Так. Уходим.

— Да уж… А то рук не напасешься, — едва заметно улыбается странник.

Ирина протягивает сотенную купюру Василию. Тот хватает ее, рассматривает на свет и с вожделением произносит: «де-е-енюжки!» Мы с Валерием от протянутых денег вежливо, но настойчиво отказываемся:

— Спаси вас Господи, Иринушка, за доброту, но у нас деньги еще есть.

— А что же вы на паперти делали?

— Опыт наживали.

— Выходит, я вам помешала?

— Ничего страшного. Зато с вами Господь познакомил.

— Вы теперь, как в наших краях будете, заходите. Без стеснения. Простите нас, если что…

На улице Василий спешно прощается с нами: то ли мы ему надоели, то ли резинового милиционера бить собрался… А мы со странником сворачиваем в сторону «хором» давешней доброй старушки, которая нас пригласила, где и ночуем в молитве да спокойствии.

Три богатыря

С рассвета до полудня идем бодро. Признаться, я уже «расходился». Шаг мой приобрел легкую упругость. Сознание все легче выходит из рассеяния и углубляется в область молитвы. Сегодня солнце припекает особенно крепко. Но вот и деревня. Крайний дом и следующие за ним два — безжизненны. А вот и живой человек. Навстречу идет бородатый мужчина с загорелым лицом в свитере, протертом до прозрачности. Взгляд его спокойный и уверенный, но смирный. Кажется, наш.

— Мир вам, братья, — кивает он, поравнявшись с нами. — Странники?

— Да. Здравствуй, брат. Водицей не напоишь?

— Нет ничего проще. Пойдемте.

Заходим в избу. За сенями на летней веранде утоптанное сено вперемешку с козьим пометом. В горнице беспорядок. Видимо, хозяин готовится к рыбалке: кругом развешаны сети, разложены снасти. Кроме того, на веревках сушатся грибы и травы. На столах горками лежат огурцы, кабачки и бурые помидоры. Перед Красным углом — грубоватый аналой с потертыми молитвословами, псалтирью и Библией. Иконки, в основном, бумажные, но есть одна маленькая Казанская старинного письма. И так же две большие, видимо храмовые, но с трещинами и отслоением краски.

Хозяина зовут Николай. Вода у него сладкая. Он предлагает нам пообедать вместе. Бесшумно входят еще двое бородачей. Один великан, с длинными волосами, перехваченными на лбу черной лентой с молитвой «Живый в помощи» в черной джинсовой рубашке, сильно выгоревшей. Другой едва достает макушкой ему до плеча, с короткой стрижкой, в кожаном жилете в молниях и карманах, небрежно надетом на голое тело. Они принесли ведро свежей рыбы, кажется, карасей. Знакомимся. Молчаливый великан — Егор, малорослый — Дмитрий.

Сидим вокруг ведра и чистим мелких карасей. Две упитанные кошки ластятся к ногам. Но суровые хозяева не спешат кормить их с рук. Когда разделка рыбы закончена, я ставлю миску с кошачьим кормом на пол. Сам споласкиваю руки. Оборачиваюсь — миска пуста, а кошки сыто облизываются. Ну ладно мягкие ткани, но головы с хвостами вот так разом проглотить — это, конечно, надо иметь практику. Часть рыбы хозяева жарят на сковороде, а из второй половины варят густую уху с грибами и пшенкой.