¾ Сижу недавно на остановке и жду трамвая. Подсаживается ко мне крутой мэн с хвостом и в костюме от Валентино. Ботинки крокодиловые, часы швейцарские… И рассказывает, что из Германии приехал в Москву на разборку. Приговорили, меня, говорит. Жить пару дней осталось. Я ему: слушай, крутой, да я знаешь, сколько таких в последний путь проводила. Привезут такого в дубовом ящике, мы с сестрами ему «со святыми упокой» пропоем, а потом друзья-разбойнички с подружками водку поедут кушать, а тебя бесы потащат в качестве полена в адскую печь. И никто тебе не поможет, потому что некому будет за тебя молиться, потому как никому ты добра в жизни не сделал. Мужик загрустил и говорит: что делать? меня все равно уберут, слишком много на меня повесили, я обречен. Я ему говорю: пойди в самую нищую деревенскую церковь, незаметно брось в ящик для пожертвований деньги, какие есть. А дальше иди, куда глаза глядят ¾ Бог приведет, куда нужно. А для своих подельников ты перестанешь существовать. Из памяти сотрешься. А ежели мимо проходить будут ¾ ты для них в дерево превратишься. Вот так, говорю. А он мне: если в зону попадешь, то авторитетом станешь. Иди, говорю, братан, спеши добро делать, пока жив!
¾ А «братана» того случайно не Михаилом зовут?
¾ Точно! А что, вы с ним встретились?
¾ Да. Сподобились.
Последние слова произносятся в сельском дворе, когда машина замирает у гаража. Глафира забывает о Михаиле, о нашей с ним встрече. Видно, для нее это обычный рядовой случай. Каких множество в ее жизни, богатой на события. Она выходит из машины.
¾ Значит так. Тут половина села наша. Это храм, ¾ показывает она пальцем. ¾ Вот это дом старца, вам туда. Там ¾ братья-монахи. Вон там ¾ сестры. А в конце ¾ братва на нарах парится. Сейчас идите к старцу, благословитесь. Всё! Определяйтесь.
Восхождение к идеалу жены
Старец принимает нас, как родных. Даже обрадовался. Приказывает откушать в трапезной и отдыхать с дороги. Устраиваемся в доме для приезжих.
Вечером после службы сидим в трапезной. К старцу не подойти: со всех сторон облеплен народом. Глафира с сестрами что-то оживленно обсуждает. Видимо, из Святых отцов, потому что оттуда доносится: «Пелагея Рязанская».., «Игнатий Брянчанинов».., «Серафим Саровский».., «Нил Мироточивый».
Мое внимание привлекает иеромонах с окладистой бородой и длинными волосами. Вроде бы не первый год в скиту, но прямой взгляд чуть насмешливых пронзительно умных глаз выдает в нем немалый остаток мирского. Вместе с тем, в его облике, в поведении, манере общения сквозит то мужественное великодушие, которое свойственно людям, познавшим глубокие страдания. Такие люди обычно ценят проявление доброты в окружающих выше всего прочего. Быть может, потому, что многие годы испытывали острый недостаток этой благодатной энергии.
¾ Что, и вас наша Глафира успела изумить? ¾ спрашивает он с улыбкой. ¾ Уникальная женщина! Ни малейшего лукавства, никаких утаек ¾ как распахнутая книга. Что на уме, то и на языке. Нам всем у нее поучиться надо этой детской прямоте.
¾ Случайно не вы вместе с ней в райкоме работали? А зовут вас отец Георгий, ¾ догадываюсь.
¾ Да, я, ¾ снова улыбается он. ¾ Работали… Потом, правда, в бизнес ушел. Связи помогли. Наоткрывал обменников, магазинов, складов ¾ целую торгово-финансовую империю сколотил. Миллионы потекли в карманы. Но, видишь ли, заработать деньги было легко, во всяком случае для меня. Проблема появилась, казалось, на ровном месте. Люди стали от денег портиться. А друг мой самый близкий нанял шайку и стал угрожать, как самый дикий беспредельщик. Мне бы в ответ свои профсоюзы выставить, да тут такой кровью запахло, что я остановился. И вовремя. В результате друг мой в земле сырой лежит, а я здесь оказался. Помните житие преподобного Антона Римлянина? Его перенесение на камне из Италии в Великий Новгород? А меня Господь на джипе «Чероки» сюда перенес. Как ехал и куда ¾ ничего не помню. Опомнился, когда старец исповедь мою принял и оставил здесь спасаться. Вот так, братья… А вы, значит, странники? Тогда вам нужно познакомиться с одной уникальной книгой. Она у старца. Обязательно упросите ее вам показать.
… И тут мимо нас проходит монахиня. Немой полутенью отделяется из угла, где в окружении чад сидит старец. И мимо нас, мимо меня, мимо всех, ¾ никому не принадлежа, даже эфир не возмутив, но взгляды все к себе невольно привлекая, ¾ бесшумно двигается к выходу.
Сейчас намного реже, а раньше бывало такое. Входишь в дом, где нет женщины, и там все не так: грязь на столе, беспорядок, кушать нечего. Но вот появляется женщина ¾ мать, хозяйка ¾ и все меняется. За каких-то полчаса и стол ломится от вкусной еды, и чистота, уют. Да еще между делами и слово ласковое скажет, на которое способна только мать. Глядь ¾ а мужик давеча бывший зело неприкаянным, ладится на глазах. И будто встает на место недостающая часть некоего механизма, и он начинает работать споро и бесперебойно.