На экране худощавый полицейский защелкивал наручники на четырех опасных преступниках. Вот они действительно выглядели бравыми ребятами, тут не было никакого сомнения.
Меня терзала не только эта передача. Как только я вторично оказался в этом помещении (в первый раз я, естественно, даже не заметил его, что совершенно понятно), меня мучил Никки Домейно. Прежде всего, он не был убит. Во-вторых, что было, пожалуй, даже хуже, он не был ранен. Меня угнетала мысль о том, что раз хорошие люди умирают молодыми, то Никки может дожить до глубокой старости. А я этого не хотел. Мне безумно хотелось его хотя бы ударить.
Надо же случиться такому, что все эти дни я не имел возможности даже дотронуться до него. Разве это справедливо?
Он был одет в ультрамодный светлый костюм, белоснежную рубашку с шикарным галстуком. Меня не удивило, если бы даже его пижамы были шикарными и имели воротнички до самых ушей. Глядя на него, можно было подумать, что он отлучался куда-то или катался на яхте.
Боже мой, как мне хотелось "съездить" ему по самодовольной физиономии, но у меня не было предлога. Борьба была окончена.
Неужели я не найду повод?
Полиция выводила парней из дома по одному. Двое полицейских в форме подталкивали Никки к выходу. На нем не было наручников, но копы держали его за руки. Во всяком случае, у него не было счастливого вида. Нет, его физиономию перекосило от гнева и расстройства. Я заметил, что губы у него подрагивали. Спеси поубавилось.
Мне стало чуточку легче.
Когда эта троица проходила мимо меня, Никки повернулся и попытался что-то выкрикнуть, но копы заломили ему руки за спину, и ему уже было не до речей.
– Все о'кей, – сказал я им, – пускай себе говорит. Разве у нас не свобода слова?
Они ослабили хватку.
– Ублюдок! Мерзкий предатель! Подонок! Тебе...
В сердце у меня запели соловьи. Отступив на шаг, я размахнулся и "врезал" ему в морду. Он сам дал мне повод. Удар был не только сильный, но и звонкий. Роулинс, стоявший слева от меня, повернулся ко мне и к упавшему Никки.
– Что случилось? Почему ты ударил его?
– Должен же кто-то учить его вежливости, – буркнул я в ответ.
Все во мне ликовало. Мне казалось, что я впервые нанес такой великолепный удар. Я его не убил. Наверное, пользы тоже не принес. Или все же немного? Во всяком случае, у него больше не было такого блистательного вида.
Роулинс все еще стоял рядом, когда к нам подбежал Сэм.
– Ну, а теперь-то что, черт возьми? – загремел он. – Ты успокоишься когда-нибудь?
– Не волнуйся, Сэм. Не принимай все так близко к сердцу. Все кончилось, не так ли? Зачем беспокоиться?
– О чем беспокоиться? Не о чем. Ты наломал столько дров, что теперь это уже настоящий ад!
– Сэм, одну минутку. Несколько дней назад все говорили о том, что начнется кровавая междоусобица в городе между бандами Домино и Александера. Но в настоящий момент все они либо в тюрьме, либо направляются туда. Не так ли? Какого черта тебе еще нужно? Можно ли требовать лучшего конца? Они изолированы все до единого. Сэм, ты должен быть счастлив!
Он побледнел.
– В чем дело, Сэм? Скажи что-нибудь. Посмотри на меня, Сэм.
Наконец, глядя сквозь меня, он произнес:
– Я никогда не научусь смотреть на эти вещи таким образом.
Глаза у него затуманились.
– Все это ужасно. Но ты прав, я должен быть счастлив. Могло быть гораздо хуже.
Он словно что-то оттолкнул от себя и сказал:
– Братцы, я счастлив!
Прошло несколько часов, время приближалось к полуночи. Я был у себя в отеле.
Один.
Пил. И спокойно сидел в кресле.
Я потерял почти целиком кожу с одного колена, кусок мяса с левой руки, порядочно белых волос, минимум фунтов шесть веса и минимум полторы пинты крови, которая с таким остервенением текла из нескольких царапин, одна из которых была большой. Короче, я отделался пустяками.
Теперь меня забинтовали, залепили пластырями, натерли всякими мазями.
Обычно по окончании дела я не могу придумать ничего, что лучше восстанавливает силы, чем отдых в компании этакого симпатичного персика с томными глазами и многообещающими взглядами.
Но в этот вечер мне нужно было что-то большее!
Поэтому я тихонько сидел, маленькими глотками поглощая бурбон, и думал о только что прошедших двух ночах. О Зазу и о том, как все началось. Зазу! Юная мисс Александер, но вообще-то не такая уж юная. И Лилли... Она сыграла не последнюю роль в этой запутанной истории. Конечно, она никого не убила, если только ее великолепный трепещущий голос не сразил наповал какого-нибудь излишне чувственного старца.
И Сивана.
Да, особенно Сивана. И ее маленькая красная кнопка.
Эти все, слава богу, были живы.
А других, покойников, заметно прибавилось.
Их похоронили, закопали, откопали...
Нет, я говорю неточно: их хоронили, закапывали, переносили, передвигали, взрывали. Трупы преследовали меня везде и всюду. "Странствующие" трупы.