Странствия Шута

– Но я никогда не была по-настоящему голодна, когда жила у дедушки и бабушки. Я узнала, что такое голод, когда они умерли, и меня отправили жить к матери и ее мужу. Если я говорила или делала то, что отчим считал неподобающим, он отправлял меня в мою комнату и запирал. Я сидела там иногда по нескольку дней. Однажды прошло три дня, я подумала, что умираю, и выпрыгнула из окна. Тогда была зима, и на кустах под окном лежало много снега. Я отделалась парой царапин и синяков, хромала с неделю, но не убилась. Моя мать встревожилась. Но не из-за меня, а из-за того, что могли подумать ее друзья, если бы я погибла. Или просто исчезла. У нее были планы на мое замужество. Одному ухажеру было лет больше, чем моему дедушке, у него был мерзкий слюнявый рот, и он смотрел на меня, будто я была последним пирожным на блюде. У другой семьи был сын, которого не интересовали женщины, и он хотел жениться на мне лишь для того, чтобы родители оставили в покое его приятелей и его самого.

Раньше я не слышала, чтобы Шун так много говорила. Она не смотрела на меня, слова слетали с ее губ в такт тяжелым шагам. Я молчала, а она рассказывала, как ее били за дерзость, о младшем брате, который тайком щипал и пихал ее. В таком бедственном положении она прожила больше года, а когда наотрез отказала обоим ухажерам, к ней стал приставать отчим. Проходя мимо, он нахально шлепал ее пониже спины, а, окончательно осмелев, стал подкрадываться, когда она сидела с книгой, и запускать руки ей в декольте. Большую часть времени она пряталась в своей комнате, заперев дверь.

Однажды она получила записку и поздно вечером улизнула из дома. В глубине сада ее ждала женщина с двумя лошадьми, они сбежали. Шун внезапно остановилась, тяжело дыша.

– Можешь немного пойти первой? – спросила она.

И я пошла. Только теперь я поняла, насколько тяжела была эта задача, а ведь она выполняла ее с самого утра. Я шла извилистым путем между деревьев и кустов, где снег не был глубоким. Мне все равно было нелегко, пот градом катил по спине, дыхание сбилось, и я не могла говорить. Казалось, что и у Шун иссякли слова. Я обдумала то, что узнала о ней, и пожалела, что она не поделилась своими бедами, когда только переехала к нам. Возможно, если бы я знала о Шун больше, то относилась бы к ней лучше. Когда мы остановились отдохнуть, вспотевшее тело вмиг остыло, и я дрожала, пока мы вновь не побрели вперед.

Так долго, как Шун, я не протянула. Чтобы утешиться, я сказала себе, что была меньше ростом, и на каждом шагу была вынуждена высоко поднимать ноги, чтобы пробраться сквозь сугробы, а еще приходилось тащить тяжелый плащ. Когда я стала продвигаться настолько медленно, что у Шун лопнуло терпение, она вновь пошла первой и вывела нас в широкую долину. Я отчаянно надеялась найти там пастуший домик или ферму. Но дымка, поднимающегося из трубы, было не видать, а слышны были только птичьи голоса. Если овцы и скот и паслись здесь летом, то на зиму их угнали домой в загоны.

По мере того, как солнце клонилось к горизонту, на нас ложились тени  холмов. Я поняла, что мы идем на восток и попыталась сообразить, значит ли это, что мы приближаемся к Ивовому Лесу, но слишком устала, да и голод снова давал о себе знать.

– Скоро придется искать какое-нибудь укрытие, – заметила Шун.

Я подняла глаза, так как до этого смотрела только ей в ноги. Хвойных деревьев не было, но к югу я заметила оголенные ивы, стоявшие вдоль реки. Под их серыми ветвистыми кронами лежал неглубокий снег.

– Может, под теми ивами? – предложила я и тут же добавила: – Если не найдем ничего лучше.

Шун согласилась, и мы двинулись в сторону деревьев.

Смеркалось, ясный день, который казался почти погожим, стал мрачным, а холод словно опускался с самого неба. Впереди виднелись заросли кустов, которые обозначали границу очередного водоема, преграждавшего наш путь.

Нам повезло: наверное, весной ручей был бурным, потому, что его русло глубоко прорезало луг, но сейчас его сковывал лед. Корни деревьев извивались по склону крутого берега, как веревочный занавес, за ними зияли глубокие пустоты. Мы отряхнули снег с подолов плащей, раздвинули полог из корней и ступили в темноту.

Тут хорошо. Устройся и отдохни. Я почувствовала, что Волк-Отец расслабился внутри меня.

– Я все еще хочу есть, – пожаловалась я.

Шун устроилась на ночь, надвинула капюшон на голову и притянула к себе колени, пряча их в плаще. Я повторила за ней.

– Спи. По крайней мере, когда спишь, не думаешь о еде, – посоветовала Шун.

В ее словах был здравый смысл, я положила лоб на колени и закрыла глаза. Как же я устала. И хотела снять сапоги. Я грезила о горячей ванне и пуховой перине. А потом уснула. Мне снилось, что меня зовет отец. Потом – что я дома, и на вертеле в кухне поджаривается мясо. Я чувствовала его запах и слышала, как шипят угли, когда на них капает жир.

Детеныш, проснись, но не издавай ни звука. Будь готова бежать или драться.