– От того, что случилось со мной, – она жестко чеканила каждое слово. – От изнасилования и побоев. Если они узнают, что ты – не мальчик, не потерянный сын, то и с тобой сделают то же самое. Перед тем, как убить нас обеих.
Мое сердце колотилось где-то высоко между грудью и горлом. Я чувствовала, что не могу сделать и вздоха.
– Я знаю, что ты думаешь, но ты ошибаешься. Ты не слишком молода, чтобы избежать подобного. Я видела, как один из них гнался за девочками-кухарками, после того, как те выбежали из своего укрытия. Я слышала ее крик.
– Чей? – вытолкнула я слово маленьким облачком оставшегося во мне воздуха.
– Я не знаю их имен, – выплюнула она, будто я ее оскорбила, предположив, что она может знать имена слуг. – И какое значение это имеет теперь? Это случилось с ней. Это случилось со мной. Они вошли в мою комнату. Один схватил шкатулку с драгоценностями. Двое других пришли за мной. Я кидалась в них вещами, и кричала, и била их. Моя горничная боролась, но совсем недолго. Потом она стояла как корова и смотрела, как они атакуют меня. Она ни звука не издала, когда ее толкнули на пол и взяли. Чтобы держать меня, потребовались силы двоих. Я дралась с ними. – Крошечная толика гордости в этих словах превратилась в пепел, когда она задохнулась. – Но они смеялись, когда делали это со мной. Насмехались, потому что были сильнее. Потом меня притащили к другим. Единственной причиной, почему этого не произошло с тобой, было то, что они считают тебя мальчиком и в чем-то особенным. – Она отвернулась от меня. Как же зла она была на меня за то, что они не причинили мне той боли, что причинили ей! Она медленно поднялась, позволяя подолам юбок упасть вокруг себя. – Ты, вероятно, считаешь, что я должна быть благодарна тебе за свое спасение. Что ж, я не уверена, что ты спасла меня. Быть может, тот последний мужчина оставил бы меня в живых, и я, по крайней мере, все еще была бы дома. Теперь, когда они узнают, что ты – женского пола, думаю, мы обе столкнемся с участью похуже.
– Мы можем сбежать?
– Как? Смотри. Та женщина стоит и смотрит, куда мы пошли. Если мы не вернемся в ближайшее время, она пошлет кого-нибудь за нами. А когда еще мы можем ускользнуть?
Моему животу не нравилась их пища, но подтереться было нечем. Я собралась с духом, взяла горсть снега и отерлась перед тем, как натянуть леггинсы обратно. Шун бесстрастно наблюдала за мной без малейшего намека на уважение к моей личной жизни.
– Это все тот коричневый суп, – сказала она.
– Что?
– Ты можешь сказать что-нибудь еще, кроме «что» да «кто»? Коричневый суп, который нам дают. Он воздействует прямо на тебя. Я стала притворяться, что пью его, еще вчера. Тогда я не заснула сразу же. В него что-то добавляют, что заставляет нас спать, чтобы днем они могли отдохнуть и не следить за нами.
– Откуда ты все это узнала?
– Обучение, – коротко ответила та. – Перед тем, как я пришла к тебе, меня кое-чему научили. Лорд Чейд предусмотрел это. Он прислал эту свою ужасную старуху Квивер, чтобы обучить меня всякого рода вещам. Как бросать нож. Куда бить, если тебя схватили. Чейд сказал, что она готовила меня в убийцы. Не думаю, что она в этом преуспела, но я знаю, как себя защитить. – Она вдруг оборвала себя, на лице проступило уныние. – Немного, – поправила она себя.
Я не стала указывать ей на то, что она не слишком преуспела в этом тогда в поместье. Не было смысла в уязвлении ее гордости. Мне хотелось узнать побольше, но я услышала, как Двалия звала одну из своих помощниц и указывала на нас.
– Сделай вид, что хочешь спать. Прикрой глаза и медленно иди за мной. И не пытайся говорить со мной, пока я с тобой первая не заговорю. Нельзя, чтобы они узнали.
Я кивнула, плотно сжав губы. Я хотела сказать, что могу быть такой же внимательной и настороженной, как и она, такой же умной и знающей, когда нам можно разговаривать. Но Шун уже нацепила ту маску отчужденности, которую носила с тех пор, как ее затащили в сани. Мне стало интересно, притворялась ли она все это время. Во мне поднялась волна паники. Я не была такой же проницательной, как она. Я слышала, что они говорили, будто я – мальчик, но у меня не было сил переживать, что они ошибаются. Также как бояться, что они узнают, что я не была той или тем, кем они меня считали. Раньше я не боялась того, что произойдет, если правда раскроется. Но не теперь. Сердце колотилось и скакало. Коричневый суп пытался заставить меня заснуть, а страх – продолжать бодрствовать. Как можно было выглядеть сонной, когда я едва могла отдышаться?
Шун споткнулась или сделала вид, чтобы натолкнуться на меня. Врезавшись в мое плечо, она больно ущипнула меня.
– Сонная, – предупредила она на одном дыхании. Ее губы едва двигались.
– Шайсим, ты в порядке? Твой кишечник вел себя удовлетворительно? – Одесса говорила так, будто бы болтовня о моем кишечнике была такой же светской, как разговор о погоде.
Я покачала головой и положила руки на живот. Мне было плохо от страха. Возможно, я могла бы выдать страх за дискомфорт.
– Я просто хочу спать, – ответила я.