Странствия Франца Штернбальда

— Неужто эти звуки всю жизнь должны преследовать меня? — вздохнул Франц. — Стоит мне хоть когда-нибудь почувствовать себя довольным и в мире с самим собой, как они, подобно вражескому отряду, врываются ко мне в душу и вновь пробуждают больных ее детей — воспоминания и неизъяснимую тоску. И тогда меня тянет взлететь, как на крыльях, высоко над облаками, и там, в вышине, наполнить свою грудь новыми, более прекрасными звуками и утолить свой изнемогающий дух предельным, высочайшим благозвучием. Я хотел бы охватить весь мир своим любовным песнопением, коснуться лунного сиянья и утренней зари, чтобы они откликнулись на мою печаль и мое счастье, хотел бы, чтобы мелодия захватила деревья, ветви, листья и травы и все они, играя, подпевали мне и повторяли мою песню словно бы миллионами языков ^27*.

На следующее утро он встал очень рано и обошел весь замок. В одной из комнат висел погрудный портрет человека в роскошной шляпе с голубым пером; Франца привлекло выражение его лица, и когда он подошел поближе, ему показалось, что он узнал на портрете того самого монаха, которого видел в обществе ваятеля Больца. Чем больше он вглядывался в картину, тем разительнее казалось ему сходство. Потом к нему присоединился Рудольф, и он поделился с ним своим открытием; Флорестан с присущим ему легкомыслием не придал ему особого значения и тут же перевел разговор на другую тему:

— Милый Франц, вчера я сочинил еще одно стихотворение, в нем я попытался выразить и описать настроение, которое часто охватывает мою душу.

Он прочитал:

Песня лунного света

           Прохладная ложится роса,
Закрываются чашечки цветов;
Заря, прощаясь, глядит на леса:
Искрятся листья, покой воцариться готов.

           Тени бродят на поляне.
В небе медлят облака,
Стадами набежав издалека
На луга в сыром тумане.

           Звезды приходят, уходят снова;
Что им до взора, что им до зова!
В чаще мрачной ни души,
Одиночество в глуши.

           За озерами белые горы
Окрашены золотом, пламенеют,
Лепечут кусты, зеленеют,
Внизу образуя ветвистые хоры.

           Волна, ты возносишь блеск живой,
Круглый приветливый лик луны,
К волшебному свету чуткой листвой
Счастливые рощи устремлены.

           Пляшут на струйках духи лесные;
Звучат, раскрываясь, цветы ночные;
На дереве бодрствует соловей,
Мечта, поющая средь ветвей;
Звуки струятся лучами в древесных кронах
И вызывают отзвуки на склонах.

           Волны лучатся,
Воды в сиянии мчатся;
В кустах светляки,
Бледные огоньки.

           Томленье, схожее с быстрой тучей,
Мысли-сумерки, мысли-лучи;
Бьют желания, словно ключи,
Со слезой незнакомые жгучей.

           Что же скрылась ты в тиши?
Счастье, где ты расцветаешь?
Под луною ты витаешь…
Мне на помощь поспеши!

           Грозит ли мне лесная даль?
Быть может, высь ко мне сурова?
Угрожает скорбь мне снова?
Вновь с облаков нисходит печаль?

           Надежды в прошлом хороши,
Былое с будущим совпало;
Навстречу счастью поспеши,
А времени так мало;
Дары любви лишь в прошлом хороши.
           Тени скрылись,
           Цветы раскрылись
           На солнце снова,
Однако нет любви возврата;
Юность, вечная утрата,
Нашего не слышит зова.

Глава пятая 28*

Между тем, прошло несколько дней; Штернбальд приступил к портрету графини, а рядом с ней он должен был написать того самого рыцаря, который был похож на монаха. Красота модели всецело занимала художника, он и сам уже не понимал, в чем тут причина: напоминает ли ему охотница его незнакомку, или он полюбил самую охотницу. Именно в этом костюме, примерно такой, какою он увидел ее впервые, графиня пожелала быть изображенной на портрете.