Странствия Франца Штернбальда

Сам поэт очень рассердился, что какой-то чужак оспаривает его лавры. Он вызвал захмелевшего Флорестана на поэтическое единоборство, а общество решит, кто вышел из него победителем. Флорестан принял вызов, и старый певец тут же спел прекрасную застольную песню, которая привела всех в такой восторг, что Франц не без причины усомнился в шансах своего друга на благоприятный исход борьбы.

За это время со стола было убрано, и теперь Флорестан взобрался на стол, надел свою шляпу, которую украсил зеленой веткой; сначала он осушил еще один большой кубок вина, потом взял в руки цитру, на которой играл весьма недурно, и запел под ее аккомпанемент:

           Мелодии, проснитесь,
Порадуйте пляскою слух;
Глаза, воспламенитесь,
Вы, заботы, в прах вернитесь,
В небеса стремится ликующий дух.

           Веселье скрыто наше
В блестящем бокале вина;
Вино лучится в чаше,
Пламенеет солнца краше,
В сиянии звездном играет волна.

           Ни в подземельях горных,
Ни в золотоносной скале,
Ни в царстве волн проворных,
Ни в небесах просторных
Нигде нет вина кроме как на земле.

           За счастием в погоне
Спускаешься в мрачный рудник;
Но как на пышном троне
Лоза на горном склоне,
И в кубках играет отрадный родник.

Рудольф умолк.

— Господин поэт, — спросил он скромно, — с вашего дозволения, я хотел бы немного изменить размер.

Соперник его погрузился в раздумье, потом кивнул, давая согласие на такую вольность. Рудольф продолжал, возвысив голос:

           Были судьбы безжалостно строги,
Так что землю покинули боги;
Петь больше любовь не могла,
Горы высились, горестно голы;
Без цветов обездолены долы,
Луну опечалила мгла.

           В скорбном страхе нам жить неохота,
Движет смертными только работа;
Слишком сумрачен жизненный путь;
Изменило нам даже томленье,
Даже тайное наше стремленье
Дорогое былое вернуть.

— Не правда ли, — сам себя перебил Рудольф, — в незавидном положении очутилось злосчастное человечество, так внезапно утратив золотой век? Однако же, слушайте дальше:

           С высоты смотрели боги
На безумные тревоги
Смертных, чей удел суров
И печальна жизнь земная
Без чарующего рая,
Без лобзаний, без богов.

           Глянул Бахус, юный бог,
Из обители небесной:
В нищете своей телесной
Человек злосчастный плох.

           — Боги слишком беспощадны, —
Нежный голос говорит, —
Судьбы смертных безотрадны,
На земле нужда царит.

           Неужели подобает
Нам, бессмертным, презирать
Тех, кто в страхе прозябает,
Чтобы вечно умирать?

Однако, друзья мои, мне надоело петь и пить.

И с этими словами он соскочил со стола.

Пьяное общество загудело от споров, кого из поэтов следует признать победителем. Большинство голосов было отдано старому певцу; некоторые же, считая, что выкажут более тонкий вкус, если отдадут предпочтение новому, стали рьяно поддерживать Флорестана ^21*; среди них был и Штернбальд.

— Я никак не мог уразуметь, куда клонит молодой человек со своей песней, — сказал один из старших. — Хорошая застольная должна быть простой и задушевной, так что каждому захотелось бы подхватить припев, и поэтому там должны быть рифмы «наливай», «выпивай» и «подпевай», которые и в самом деле всегда встречаются в застольных. А что мне во всех этих историях?

— Верно, — ответил Флорестан, — ничего; но, дорогие друзья, что вам тогда и в самом вине? Ведь если бы вы пили воду, то были бы куда воздержнее.

— Нет, — вскричал еще кто-то, — и в вине можно и должно быть воздержным; наслаждение для того и существует, чтобы им наслаждались, да только не без ума.

Рудольф рассмеялся и признал его правоту, чем многих примирил с собою и привлек на свою сторону.

— Я вижу в твоем стихотворении только один недостаток, — сказал Штернбальд, — у него нет конца.