— Раз уж нам ничего другого не остается, я спою вам песню об одиночестве. Она как нельзя кстати при нашем положении.
В звездах надо мной голубизна,Люди сладко спят во тьме глубокой,Жизнью истомленные жестокой;В доме я один, один без сна. Омрачаются просторы.Глянуть мне в окно, быть может,В даль, где сумрак звезды множит?По ночам яснеют взоры. Сгинуть мне в луче желанном,Простирая к небу руки?Освещает месяц буки,Ивы в золоте туманном. Может быть, появится оттудаДруг, давно со мною разлученный,И не зря томлюсь я, обреченный,Год за годом в ожиданье чуда? Крепко к сердцу я прижал бы друга.Заглядевшись в пламень милых глаз,И о том повел бы я рассказ,Как мне без него бывало туго. Но только мрак облекает округу;Даже лунный светНе пробьется, нет,Уподобляясь другу. Друг давно в гробу, но ежедневноЗабывать об этом я готов;Вдруг мой друг откликнется на зов,И обнимемся мы задушевно? Журча, течет река в ущелье,Ищет музыку свою заря;Днем и ночью ветры сентябряВеют с гор, справляя новоселье. Горним звукам внимает земля;Кажется, волынками пропетЭтот звук, знакомый столько лет:Он доносится через поля. Звук безучастен в тяжкой тишине;Я друзьями прежними оставлен,Ненавистью обесславлен,И равнодушны ближние ко мне. Рады закинуть в озеро сеть,Раздается дальний смех;Я скорблю один за всех,Как же сердцу не болеть! Образ милый! Где ты, где ты?Нет мне счастья без тебя.Безнадежно полюбя,Помню все твои приметы. Ты в супружестве счастливом.Что тебе мой дальний вздох?Для тебя я как сполохВ небе тусклом и тоскливом. Свет затмился, смолкли трели,Я во тьме ночной уныл;А когда я счастлив был,Соловьи мне ночью пели. Так идет мой век напрасный;Я без друга изнемог,Нелюдим и одинок,Заходи же, месяц ясный! Свет в глубинах темноты!От тебя не вижу прока,Жизнь моя так одинока,Что в глубинах темнотыНесчастному не нужен ты.В это время издалека до них донеслась другая песня:
«Кто весел и трудолюбив,Тот борется, покуда жив,Дорогу через мир пробив;Зато лентяй невозмутим,Хоть крыша рушится над ним.Попутный ветер вечноЛишь с тем, кто странствует беспечно».Это пел угольщик, он приближался к ним. Больц и Штернбальд пошли ему навстречу, они были совсем близко от его хижины, но не заметили ее. Угольщик приветливо встретил их и сам предложил им переночевать в его скромном жилище. Усталые путники охотно приняли приглашение.
Там их ждал нехитрый ужин, свечей не было, но несколько лучин, закрепленных близ очага, освещали хижину. Молодая женщина хлопотала, придвигая скамью к столу, чтобы усадить на нее гостей. Все уселись и стали есть из одной миски; Франц сидел рядом с женой угольщика, и ее веселые взгляды придавали ему аппетит. Она очень нравилась ему, а освещение всех фигур казалось восхитительным.