Итак, оставив племянницу в своих покоях, тетка открыла дверь в коридор, ключ от которого был только у нее, и направилась в комнату, где почивала королева. Как говорят, когда прошла уже половина второй ночной вахты, королева проснулась и, увидев главную придворную даму у своих ног, спросила:
— Что случилось, Ньяй {245}Мейкамур? Быть не может, чтобы вы забылись здесь сном еще с вечера. Верно, произошло что-нибудь необычайное?
На это последняя ответила:
— Истинно так, госпожа моя, и, полагаю, то, что я вам сообщу, будет столь же неожиданно для слуха вашего величества, как было для меня увидеть племянницу, только что прибывшую из города в столь великой печали, что я слов не найду выразить ее.
Королева сказала:
— Если она прибыла ради какого-нибудь дела, позови ее.
Тетка немедленно привела племянницу, которая, едва увидев королеву, которая еще лежала на кровати, простерлась перед ней ниц и, произнеся положенное приветствие, рассказала ей, в слезах, зачем она приехала, и передала ей привезенное ею письмо, которое королева велела ей прочесть вслух. Девушка поцеловала ей руку, прочла письмо с необходимым подчеркнутым выражением и столь глубоко растрогала королеву, что та не могла удержаться от слез и прерывала ее чтение словами:
— Довольно, довольно! С меня хватит и того, что я слышала. А раз все дело обстоит в точности так, как ты мне сказала, да не возжелает господь, а также душа короля, покойного супруга моего, именем которого побуждают меня на милость, столь беспричинной гибели этих несчастных, ибо они вполне уже наказаны тем, что сказали про них китайцы, и той жестокой расправой, которую учинило над ними море. Предоставь это дело мне, поручение я беру на себя, а теперь идите и отдохните немного до утра, и тогда мы все трое пойдем к королю, сыну моему, прежде чем успеет он подняться, и вы прочтете ему это письмо так же, как вы его читали, чтобы он проникся состраданием и без труда даровал португальцам помилование, которое не без основания мы у него просим.
Когда наступило утро, королева немедленно встала и, взяв с собой свою старшую придворную даму и ее племянницу, прошла по коридору в покои, где находился ее сын. Сообщив ему, о чем она просит, королева велела девушке прочесть письмо, а также изустно изложить, что произошло. Все это девушка в точности исполнила, проливая, как нам стало известно, множество слез, так же как и ее тетка. Говорят, король, взглянув на свою мать, сказал:
— И в самом деле, сударыня, всю эту ночь мне снилось, что я предстал перед разгневанным судьей, который трижды повторил, угрожающе прикладывая руку к лицу: «Обещаю тебе, что, если я узнаю, что кровь этих чужеземцев была пролита, ты и все твои поплатитесь за них». И я не сомневаюсь, что сон этот был навеян мне богом, из любви и во славу которого я соглашаюсь даровать им всем жизнь и свободу, дабы они беспрепятственно могли следовать туда, куда пожелают; за счет моей казны я прикажу выдать им лодки и все прочее, в чем у них встретится нужда.
После этого король велел немедленно позвать шумбина и приказал ему не приводить в исполнение приговор, рассказав ему обо всем, что произошло, — как то, что ему привиделось во сне, так и то, о чем его просила мать и что он ей обещал. Все поцеловали ему руки и весьма хвалили за решение. Затем король, отменив свой приговор и заменив его другим, в котором он миловал нас, написал письмо брокену Понгора, гласившее следующее: