Странствие

Знахарь ходил по лавкам Гильдии, а жнец поворачивался, следя за ним. Тот вскоре вернулся и доложил:

— Никто Тургуда не знает.

— Точно?

— Богом клянусь!

Кани, однако, решил проверить, и они пошли сами выспрашивать о Тургуде. Гонат описывал Тургуда, а жнец рассказывал торговцам слезную историю об утонувшем дяде, и людях, которых он искал, чтобы посудачить о наследстве. Продавцы внимали им разные: молодые и старые, высокие и низкие, горделивые или нет, с бородой или усами, с лицом крупным или мелким, похожим на Улу. Когда кто-либо начинал дерзить или зариться на Гонатову поклажу, жнец умудрялся одним говором утихомиривать их. Жаль успеха они не добились — о Тургуде знахари ничего не сказали или не пожелали сказать.

Еще несколько часов они шатались по всему рынку, вынюхивая и выспрашивая. Лесть жнец чередовал с угрозами, шутки с бранью. Гонат помогал: иногда успешно, но чаще неудачно. Кани чуть не прирезал какого-то вора, переговорил со знакомым прохиндеем, отправил восвояси вызванных кем-то стражников. Проголодавшись, жнец купил два пирожка с водорослями и куриной требухой. Они присели на отдых у костного павильона, где за плату перемалывали кости в муку.

Дождавшись окончания нехитрого обеда, Кани спросил:

— Послушай, Гонат. Тонка говорил тебе что-нибудь о Круглом рынке?

— Говорил, — не посмел солгать Гонат.

— Что именно?

— Сказал, что Тургуд вроде там траву сбывал, — обыскал свою память Гонат.

— Он так и сказал? Упомянул слово «вроде»?

— Да.

Кани, сидевший на краю растресканной павильонной площадки, откинулся назад — полу-прилёг на локти. Какая-то худющая старуха тоже присела невдалеке.

— У тебя в мешке двенадцать трав. Пять из них дешевы — тут их навалом, еще четыре средней цены, две — подороже, и одна довольно ценная — это отличный болотный яд. Пригубишь его отвара с вечера, глядишь, — с петухами уже льешь слезы перед огненными демонами в жгучей пасти. Скажи, дед, ты бы продал половину хибары, чтобы купить яд? Захоти ты, к примеру, избавиться от жены или соседа?

«Греховно даже предполагать такое!» — хотел возмутиться Гонат, но Кани его ответ не понадобился.

— Конечно, нет! Жену бы ты придушил, а соседа пристукнул. И кто бы там разбирался! Хотя Сатилл старается, но жнецам остальным глубоко наплевать. Я вот о чем…

— Чего разлеглись, бродяги! — заорал кто-то изнутри павильона. — А ну вон отсюда!

— Я вот о чем… — повторил Кани, поднимаясь и увлекая Гоната за собой, — … говорю. Что-то Улу напутал или Тургуд наврал! Беднякам вроде тебя яд не карману! Сдается мне, ищем мы не на том рынке — нужно поискать на Хвастливом.

— А нас туда пропустят? — Грязных простолюдинов на рынок Гахона Строителя обычно пускали по праздникам, ярмаркам или по большому привозу товара. Последнего не случалось уже с прошлой осени.

— Должны, — понадеялся жнец и они начали выбираться из трущоб Круглого рынка.

Хорошего дождя декаду как не приносило, и сегодня хоть не пришлось ходить по рынку с промокшими ногами да по колено в грязи. Зато Гонат вдоволь надышался пылью, нанюхался дурного запаха от ям с нечистотами и гнильем; идя вслед за Кани к Бесконечной улице он думал об обещанной жнецом полусотни грошей и представлял, как обрадуются Эя и Була, купленным для них подаркам.

Вход на Хвастливый рынок со стороны Круглого являл собой арку — изначально широченную, со столбами-колоннами в виде давно вымерших львов, стоящих на задних лапах. Для удобства стражи правого льва заложили какими-то плитами, из-за плит этих выглядывала лишь его преогромная морда. Проход под аркой сузился до ширины обычной двери и вечерами запирался на решетку.

Гонат знавал, что стражники на входе судят людей по одежке, и они с Кани в своем тряпье на рынок ни в жизнь бы не прошли. Вернее всего, положиться на жнеца, к тому же Эвмен говорил, стоит посыпать медяком ладони стражи и следом жалобно попросить, как тебя пустят на рынок, где будешь глазеть на лордов и зажиточных горожан.

Гонат немного опасался, что Кани поделится со стражниками из его доли, но жнец поступил проще — подошел к ближайшему стражнику, стоящему поодаль от остальных, украдкой показал ему серебряный колосок с собственным ликом, размером с полмизинца и нетерпеливо бросил вполголоса:

— По делу правосудия.

Лицо стражника переменилось вмиг: из брезгливо-недовольного превратилось в почтительно-заискивающее. Он закивал и проводил их сквозь арку, отбиваясь от вопросов товарищей.

— Пойдем к Приторговой улице, Гонат! Знахарские лавки у противоположного входа, — сказал Кани. Час поздний — рынок несколько обезлюдел, а Гонат высказал похвалу Страннику, бог позаботился, и ему не приходится обходить благородных, пробираясь через толпу.