Странный Томас

Стук повторился, такой же негромкий. Но не три или четыре удара. На этот раз стучали секунд пятнадцать или двадцать.

В гостиной я подошел к окну у входной двери. Осторожно раздвинул грязные портьеры. Снаружи никто не стоял.

У тротуара дожидался только «шеви» миссис Санчес. Дворовый пес, которого я видел днем раньше, уныло плелся по улице, низко опустив и голову, и хвост.

Вспомнив ворон, которые приземлились на конек крыши во время моего первого визита, я отвернулся от окна, поднял голову к потолку, прислушался.

Минуту спустя стук не повторялся, прошел на кухню. Кое-где под ногой потрескивал старый линолеум.

Я хотел найти имя сообщника Робертсона, но не представлял себе, в каком месте на кухне могла храниться подобная информация. Тем не менее осмотрел ящики и полки буфетов. В основном пустые. Нашел лишь несколько тарелок, с десяток стаканов, пару-тройку вилок, ложек, ножей.

К холодильнику направился лишь потому, что Сторми и на этот раз спросила бы насчет отрезанных голов. Открыв дверцу, нашел пиво, прохладительные напитки, кусок ветчины на тарелке, половину клубничного пирога, молоко, масло, какие-то соусы.

Рядом с тарелкой с ветчиной лежал пакет из прозрачного пластика с четырьмя черными свечами длиной в восемь дюймов. Возможно, Робертсон держал свечи в холодильнике, чтобы они не растаяли от летней жары, поскольку кондиционера в доме не было. С пакетом соседствовала банка без наклейки, вроде бы наполненная зубами. При ближайшем рассмотрении так оно и оказалось: в банке лежали десятки больших и малых коренных зубов, резцов, клыков. Человеческих зубов. Их вполне хватило бы, чтобы наполнить пять или шесть ртов.

Я долго смотрел на банку, пытаясь понять, как и где он добыл такую странную коллекцию. Решил, что лучше об этом не думать, и закрыл дверцу.

Если бы я не нашел чего-то необычного в холодильнике, то не стал бы открывать морозильную камеру. Теперь же посчитал себя обязанным продолжить осмотр.

Морозильная камера располагалась под холодильником. Когда я открыл ее, жаркий воздух кухни тут же высосал заклубившийся холодный парок.

Два ярких розово-желтых контейнера я узнал сразу: мороженое от «Берк-и-Бейли», купленное Робертсоном днем раньше. Клено-ореховое и мандарино-апельсиновое.

Кроме них, в морозильной камере стояли десять матовых пластиковых контейнеров с красными крышками размером поменьше. Я не стал бы их открывать, если бы не увидел на двух ближайших наклейки с надписями: «ХИТЕР ДЖОНСОН» и «ДЖЕЙМС ДИРФИЛД».

В конце концов, я и искал имена.

Отодвинув эти контейнеры, увидел, что такие же наклейки есть и на остальных: «ЛИЗА БЕЛМОНТ», «АЛИССА РОДРИГЕС», «БЕНДЖАМИН НАДЕР»…

Я начал с Хитер Джонсон. Сняв крышку, нашел женские груди.

Глава 49

Сувениры. Трофеи. Предметы, будоражащие воображение и волнующие сердце в ночи одиночества.

Я бросил контейнер обратно в морозильную камеру. Вскочил, пинком захлопнул дверцу морозильной камеры.

Должно быть, отвернулся от холодильника, должно быть, пересек кухню, но не понимал, что иду к раковине, пока не оказался рядом. Наклонившись над ней, ухватившись за край, с трудом подавил желание освободиться от пирожков миссис Санчес.

За свою жизнь мне довелось повидать много страшного. Случалось, что и похуже содержимого пластикового контейнера. Но опыт не становится прививкой против ужаса, и человеческая жестокость по-прежнему может выжимать из меня последние соки, отчего ноги отказываются держать вес тела, подгибаются, словно ватные.

И хотя мне хотелось вымыть руки и плеснуть холодной водой в лицо, я предпочел не прикасаться к кранам Робертсона. А при мысли о том, чтобы воспользоваться его мылом, по коже побежали мурашки.

В морозильной камере стояли еще девять контейнеров. Но право вскрыть их первым принадлежало другим. Я потерял всякий интерес к этой чудовищной коллекции.

В папку со своим именем Робертсон положил только календарный листок за 15 августа, как бы говоря, что его карьера убийцы начнется именно с этой даты. Однако вещественные улики, хранящиеся в холодильнике, показывали, что его досье должно быть куда как обширнее.

Я буквально купался в поту, горячем на лице, холодном на позвоночнике. Пожалуй, мог бы и не принимать душ в больнице.

Посмотрел на часы. Две минуты одиннадцатого.

Боулинг-центр открывался только в час дня. Первый сеанс с фильмом про собаку начинался десятью минутами позже.

Если мой вещий сон должен был обернуться явью, мне оставалось не больше трех часов, чтобы найти сообщника Робертсона и остановить его.

Я снял мобильник с ремня. Откинул крышку. Вытащил антенну. Нажал на кнопку включения. Увидел, как на дисплее появился логотип фирмы-изготовителя, послушал несколько электронных нот мелодии приветствия.

Чиф Портер мог еще не прийти в сознание. А если и пришел, его мысли путались бы от побочного эффекта анестезирующих и обезболивающих препаратов. Так что состояние чифа скорее всего не позволяло ему отдавать приказы подчиненным.