Странный Томас

– Мне все равно, пусть он даже страшнее тираннозавра. У меня есть своя жизнь, и я не могу потерять день, если хочу через четыре года открыть свое кафе-мороженое.

– Да перестань. Один день отгула не помешает тебе реализовать свою мечту, не поставит под угрозу твои планы на будущее.

– Каждый день моей работы, направленной на достижение цели, и есть мечта. Главное – процесс, а не конечный результат. Понимаешь?

– Почему я вообще стараюсь в чем-то тебя убедить? Я всегда проигрываю.

– Ты – потрясающий человек действия, сладенький. И тебе совсем не обязательно быть хорошим спорщиком.

– Я – потрясающий человек действия и великолепный повар приготовления быстрых блюд.

– Идеальный муж.

– Я собираюсь съесть второй пончик.

Понимая, что делает предложение, которое я не смогу принять, Сторми улыбнулась.

– Вот что я тебе скажу. Я возьму на работе отгул и буду рядом с тобой, куда бы ты ни пошел.

А я, направляемый психическим магнетизмом, хотел пойти к неизвестному мне человеку, убившему Робертсона, а теперь скорее всего готовившемуся провести операцию, которую они вместе спланировали. И рядом со мной безопасность Сторми не обеспечил бы весь личный состав полицейского участка Пико Мундо.

– Нет. – Я покачал головой. – Реализуй свою мечту. Выдавай шарики мороженого, смешивай молочные коктейли, овладевай секретами торговли мороженым. Даже самые маленькие мечты не станут явью, если не прилагать силы к их осуществлению.

– Ты это сам придумал, странный ты мой, или кого-то процитировал?

– Разве ты не узнала автора? Я процитировал тебя.

В ее улыбке читалась любовь.

– Ты умнее, чем можно сказать по твоему виду.

– Мне иначе нельзя. Куда ты пойдешь на ленч?

– Ты же знаешь… ленч я беру с собой. Так дешевле, и я могу остаться на работе, держать все под контролем.

– Не меняй своих планов. Держись подальше от боулинг-центра, кинотеатра, чего угодно.

– Как насчет поля для гольфа?

– Не приближайся.

– Площадки мини-гольфа?

– Я серьезно.

– Могу я пойти в зал игровых автоматов?

– Помнишь старый фильм «Публичный враг»? – спросил я.

– Могу я пойти в парк аттракционов?

– Джеймс Кэгни[63], игравший гангстера, завтракает со своей сожительницей…

– Я – ничья сожительница.

– …и если она раздражает его, швыряет ей в лицо половинку грейпфрута.

– А что делает она… кастрирует его? Именно это сделала бы я тем самым ножом, которым резала грейпфрут.

– «Публичный враг» снимался в 1931 году. Тогда кастрацию на экране не показывали.

– Да, каким незрелым было искусство. И до каких высот оно поднялось теперь. Дать тебе половинку моего грейпфрута и браться за нож?

– Я лишь говорю, что люблю тебя и волнуюсь о тебе.

– Я тоже люблю тебя, сладенький. Поэтому обещаю не есть ленч на площадке мини-гольфа. Съем его в «Берк-и-Бейли». Если рассыплю соль, обязательно брошу щепотку через плечо. Чего там, брошу солонку.

– Спасибо. Но я по-прежнему думаю, а не швырнуть ли в тебя половинкой грейпфрута.

Глава 46

В доме Такуды на Хэмптон-уэй не осталось ни одного бодэча. Даже не верилось, что ночью они там просто кишели.

Когда я припарковался перед домом, поднялись ворота гаража. Кен Такуда выезжал задним ходом на своем «Линкольне Навигаторе».

Увидев, что я иду по подъездной дорожке, он остановил внедорожник, опустил стекло.

– Доброе утро, мистер Томас.

Он – единственный из моих знакомых, кто обращается ко мне так формально.

– Доброе утро, сэр. Прекрасное утро, не так ли?

– Великолепное утро, – кивнул он. – И день знаменательный, как и любой другой день, полный новых возможностей.

Доктор Такуда работает в филиале Калифорнийского университета в Пико Мундо. Преподает английскую литературу двадцатого столетия.

Учитывая, что модернистская и современная литература, какой ее подают в большинстве университетов, выглядит мрачной, циничной, болезненно впечатлительной, пессимистичной, человеконенавистнической, написанной людьми, склонными к суициду, которые рано или поздно сводят счеты с жизнью посредством алкоголя, наркотиков или стрелкового оружия, профессор Такуда на удивление веселый человек.

– Я хочу посоветоваться с вами насчет своего будущего, – солгал я. – Думаю о том, чтобы поступить в колледж, а потом, возможно, защитить докторскую диссертацию, избрать карьеру ученого, как вы.

Бледнея, его цветущее азиатское лицо приобретало серо-коричневый оттенок.

– Знаете, мистер Томас, я – сторонник получения образования, но могу рекомендовать университетскую карьеру только в научно-технической сфере. В остальном академическая среда – сточная канава, заполненная неразумностью, ненавистью, завистью, преследованием собственных интересов. Я уйду оттуда, как только заработаю пенсионный пакет, полагающийся за двадцатипятилетний стаж, а потом буду писать романы, как Оззи Бун.

– Но, сэр, вы всегда кажетесь таким счастливым.

– В брюхе Левиафана, мистер Томас, человек может либо впасть в отчаяние и погибнуть, либо сохранять бодрость духа и выжить, – и он ослепительно улыбнулся.