Солнце за спиной еще не пало низко, однако ясно было, отчего командиры решили стать на ночлег. Впереди темнела гряда большого леса, а ставить лагерь бурам куда сподручнее в степном приволье.
Вскоре отряд принял обычный для бивака порядок. Все повозки выстроили возле подножия холма в большой четырехугольник; внутри него начали устанавливать палатки и разводить костры. Коноводы-негры отправились с лошадьми за четырехугольник на сочные весенние травы.
Впереди находилась брандвахта — сторожевое охранение, однако приказано было выставить дозорных и по внешнюю сторону повозок, и на вершину холма.
— Пойду проверю свое семейное воинство, — подмигнул Петру Дмитрий и направился к костру, возле которого вместе с женой капрала Брюгеля Агатой кашеварила Белла.
Однако Агате это выражение не понравилось.
— И трубку не успел выкурить, а уже к юбке потянуло? — встретила она Дмитрия. — Ну, если тебе так нравится наша компания, возьмись-ка поработай: костей для рагу нарубить надо.
Белла зарделась: ей приятно было, что Дмитрий — ее большой и добрый, ласковый Дик — пришел к костру. Однако молодая женщина смолчала, только бросила на мужа быстрый нежный взгляд, Дмитрий перечить Агате не стал: чего доброго, поднимет шум, начнет насмехаться.
— С удовольствием, мефрау, — без удовольствия сказал он и принялся за дело.
Петр, подложив под голову седло, устроился возле мужа Агаты, капрала Гуго Брюгеля, краснощекого, густобрового крепыша в уже изрядном возрасте. Возле отца сидели его сын Клаус, такой же крепкий и щекастый, только без единой сединки на голове, и внук Франс. Набивая трубку, Гуго добродушно подковырнул Дмитрия:
— Что, Дик, попал в переплет. Ну-ну, старайся.
Дик отмолчался.
Похмыкав в бороду, Брюгель принялся кусочком замши протирать свой роер. Он весьма гордился этим старинным голландским ружьем, доставшимся ему, наверное, от деда или прадеда. У ружья была латаная ложа и поржавевший длинный шестиугольный ствол. Порох засыпался в дуло, потом туда шомполом забивалась пуля, обернутая в пропитанный жиром пыж, и, наконец, на затравочный стержень надевался пистон. Проделывать все это Брюгель умел почти моментально, а стрелял из своей допотопной «пушки» самым превосходным образом: что такое промах, он не знал.
Петр заметил, что буры вообще очень неохотно расстаются со своими старыми ружьями. Правда, роеры были уже совсем у немногих. Большинство пользовалось английскими мартини, тоже старыми, но, в общем-то, добротными крупнокалиберными ружьями. На магазинную же винтовку стелсель-маузер, появившуюся недавно, небрежно махали руками: «для детишек». Калибр ее был лишь 7,6 миллиметра, слона не убьешь…
— Эта моя штучка еще славно послужит, — приговаривал Гуго, обиходя свое тяжелое ружье. — Не один английский глаз вобьет она в череп, помяните мое слово. А если вражья пуля мою голову скосит, — ты слышишь, Клаус? — возьмешь тогда этот роер из отцовских рук.
— Ладно тебе, отец! — с легкой усмешкой отмахнулся бородатый сын.
— «Ладно, ладно»… Вам, молодым, все «ладно»! — заворчал старый Брюгель и вдруг рассердился: — Эй, бабы, кормить скоро будете? Мне еще посты проверять…
У края повозочного ограждения послышались громкие голоса, потом оттуда в сопровождении нескольких возбужденных буров к палатке Бозе прошел какой-то высокий, интеллигентного вида человек. Под темными вразлет бровями живо поблескивали проницательные, все охватывающие глаза; фетровая шляпа на нем сидела как-то по-особенному изысканно, сапоги выглядели щеголевато, бородка клинышком и усы были подстрижены аккуратно и со вкусом.
Петр раздумывал, не пройти ли к начальству, — может, нужно что: наверное, приезжий доставил какие-то новости, — но, пока он размышлял, Бозе и незнакомец уже вышли из палатки и скорым шагом направились к коновязи.
За палаткой на траве валялся Каамо. Петр подсел к нему.
— Что такое ультиматум, Питер? — повернулся к нему юноша.
— А что это тебе вдруг пришло в голову?
— Сейчас у бааса Бозе был приезжий ассистент-фельдкорнет Луис Бота. Он сказал: «Ультиматум предъявлен — пушки заряжены». Потом они оба стали торопиться к комманданту.
— Ультиматум — это требование с угрозой. Например: отдай мне, Каамо, эту галету, что ты жуешь, или я тебя придушу!
— Ясно! — сказал Каамо и полез в карман. — Галета у меня есть еще. Пожалуйста.
Он вытянулся за эти три с половиной года, окреп и теперь физически мало в чем уступал Петру. До дней мобилизации они по-прежнему жили вдвоем в домике, заваленном книгами, и Петр, знавший уже по-настоящему много, терпеливо и охотно учил юного друга и с радостью замечал, что учение идет впрок. Даже Бозе, раза два или три случайно разговаривавший с молодым негром, удивленно разводил руками:
— Это какой-то… как их называют?.. феномен! Чернокожий и такой… знающий.
— А вы пробовали обучить грамоте других чернокожих? — усмехался Петр. — Узнали бы, сколько вокруг вас подобных «феноменов».
— Не болтай ерунду, Питер! Со своим черномазым дружком делай что тебе угодно, а других не касайся. Ты и так уже… Знаю я про ваши воскресные сборища…