Странный генерал

— Ага! — почти ликующе подтвердила Белла. — Он даже позеленел, когда отец сказал, что у нас уже все решено. Закричал: «Но ведь я рассчитывал, надеялся!» — «Зря надеялись, — говорит отец, — ни я, ни дочь обещания вам не давали. Вы просили руки — мы до сих пор молчали»… Я думала, он пристрелит и отца, и меня. Но он только покричал, потом выскочил. Хлопнул дверью — стены затряслись. Смехота!

— Mop? — догадался наконец Петр.

— Ну да! Вам Дик уже сказал, что мы с ним женимся? Дик и я.

— Нет, не говорил… Значит, у вас… Ах вы черти!

Петр улыбался. Это действительно здорово, такая у Дмитрия радость, и пара получится чудесная… Но в то же время что-то похожее на обиду шевельнулось в его сердце.

— Поздравляю, — сказал Петр и протянул им руку и жал их руки, а сам прислушивался к тому, что у него делается внутри.

Внутри что-то отрывалось, уходило, оставляя пустоту. Это была их дружба с Дмитрием. Конечно, никуда Митьша не денется, и дружба их не порвется совсем-то, только будет она уже не такой, как прежде. Было их двое на всем свете, а теперь…

— Ну, можно и к столу, — загудел Дмитрий. — Сейчас, Беленькая, ты узнаешь, что такое пельмени.

— Ой, какие смешные! А они вкусные, да? Ты научишь меня готовить их, Дик?

— Научу, научу… Открывай бутылку, Петр. Выпьем за все разом — за твое возвращение, и за русскую нашу еду, и за нашу свадьбу с Беленькой.

— Свадьба когда? — спросил Петр.

— Скоро. Помолвка у нас уже состоялась. — И добавил по-русски: — Только придется мне в их веру переходить. Гугенотом, брат, стану.

— На кой тебе это ляд? — грубовато сказал Петр.

— А не все равно?

Что ж, в этом была своя логика. Ни Петр, ни Дмитрий, хотя в детстве и таскали на шее крестики, бога никогда не почитали, ибо веры у них не было. Едва ли Дмитрий и разбирался в том, кто такие гугеноты, протестанты. Петр, кое-что читавший об этом, знал, что так еще в прошлые века прозвали последователей Жана Кальвина. Что они, борясь за реформу церкви, откололись от католиков, отказавшись от верховенства римского папы, от монашества, от почитания икон, от многих таинств и догматов католической церкви. Протестантская церковь по обрядам и организации была значительно проще, «демократичнее», вера — ревностней. Божий промысел, воля божья считалась у кальвинистов превыше всего, праздность они принимали за грех, а приобретательство выдавали за службу богу. Буры в большинстве своем были гугенотами.

Однако что до этого Дмитрию, которому вообще не нужна церковь — ни православная, ни протестантская, ни католическая!

— Хоть в магометане записывайся, — махнул рукой Петр.

— Вы что, какие-то секреты обсуждаете на своем русском? — вмешалась в разговор Изабелла.

Невинная и вполне естественная реплика эта отозвалась в Петре новой болью.

— Мить, — тихо сказал он, — а Россия-то… как же?

Дмитрий понял его.

— Не туманься, Петро, худого не думай. Говорили мы с ней об этом. Обживемся здесь, деньжат поднакопим — и обязательно в Россию. Согласная Изабелла, перечить не будет.

— Ох! — вздохнула Белла, непонятная речь наскучила ей. — Скорее бы мне узнать ваш язык! Наливайте же, остынет ваша еда!

— Извини, Беленькая. — Дмитрий повернулся к ней, осторожно и ласково положил руку на плечо. Под его ладонью оно казалось тоненьким и хрупким.

Нельзя сказать, что пельмени получились отличными, однако они очень понравились и Белле, и Каамо. А Петр и Дмитрий… Странное дело: какие-то кусочки мяса в вареном тесте, вроде ерунда — а сколько воспоминаний, цепочкой потянувших за собой другие, вызвало это нехитрое родное кушанье… Изредка отхлебывая вино из небольшой глиняной кружки, Петр ел медленно и задумчиво. Чуткая душа, Белла поняла его.

— Вы вспомнили родину, Питер?.. — Она помолчала. — Расскажите нам о поездке. Наверное, было интересно?

Ему расхотелось рассказывать. Он отвечал на вопросы скупо, односложно. Совсем не праздничным получался этот вечер.

На кухне кто-то кашлянул, зашаркали шаги. В проеме двери показалась тощая фигура Клааса Вейдена. На этот раз старик был выбрит, на плечах красовалась почти новая, еще не грязная куртка. Он был трезв и раскланялся церемонно.

Петр почему-то очень обрадовался ему. Старика усадили на почетное место, наперебой угощали пельменями, подливали вино. Он ел, молчал и улыбался. И вдруг Петру захотелось рассказать о поездке, и он стал рассказывать — подробно, с деталями — об охотничьих приключениях, о поисках золота, о стычке с Марстоном, о Коуперсе, Мангваэло и Чаке…

Уже поздно вечером Дмитрий отправился проводить Изабеллу. Петр тоже вышел из дома и присел на обрубок старого дуба, притащенный Дмитрием для каких-то поделок. Чуть шумело от хмеля в голове.

Темная женская фигура, неслышно ступая, приблизилась и опустилась рядом. По голосу Петр узнал Марту.

— Поздравляю вас с благополучным возвращением, масса Питер. (Он не видел, только чувствовал, что мулатка улыбается.) — Вы теперь останетесь совсем один, да? — Теплая ее ладонь легла на его руку.

— Почему же, Марта, один?

— О, я все понимаю… Не надо грустить, масса Питер. — Она тихонечко прижалась к нему.