Странные псы

Кара бросилась на матрац, уставилась в потолок и подумала, что сейчас заплачет. Но нет. Она просто лежала и расстраивалась. Когда наскучило, перекатилась на живот и взяла свою личную электронную книгу, тонкий плёночный планшет. Родители закачали туда стихи, игры, математические упражнения и рассказы. Если бы они имели доступ к сетям на той стороне врат, то планшет можно было бы обновить. Но военные не давали. Весь контент рассчитывался на девочку младше Зана, но кроме планшета у Кары ничего не было, поэтому она любила его. То есть раньше любила.

Она открыла рассказы, и принялась листать их ради одного определённого рисунка, будто царапая рану. На поиски ушло несколько минут, но Кара нашла. В иллюстрированной книге под названием «Эшби Эллен Экерман в Париже», про маленькую девочку на Земле. Акварельная серо-голубая картинка с небольшими вкраплениями золота на уличных фонарях. Эшби и её друг, обезьянка ТанТан, танцевали в парке, а за ними возвышались закрученные, прекрасные очертания башни Денье. Но Кара искала то, что осталось с краю. На скамейке сидела старушка и бросала хлебные крошки птицам, которых мама называла голубями. Вот откуда взялась злость. Старушка обращалась с птицами по-доброму, и никто не умирал. Никому не было больно. И ведь враньём не назовешь – судя по всему, на Земле такое в порядке вещей. В Париже. Где Кара никогда не бывала и куда не собиралась. Но если книги описывали другие места с другими правилами, то зачем они Каре? Это всё равно что прийти однажды утром в школу и обнаружить, что для тебя математика теперь работает иначе, так что даже если получишь тот же ответ, что и все, он будет неверным.

Так что нет, это не ложь. Всё лежало гораздо глубже.

Она сделала себе чашку бобово-лукового супа, уселась в одиночестве за кухонную стойку, и была почти уверена, что в таком расстройстве ей и кусок в горло не полезет. Но вопреки ожиданию еда вроде как даже успокаивала. В доме стояла почти приятная тишина. Наверное, это связано с уровнем сахара в крови, как сказал бы папа. Кожа птицы начала блестеть, словно покрытая слоем масла или воска. Это вещество могло испачкать стойку. Кара подумала, не вернуть ли тело обратно, чтобы птенцы поняли, что ждать нечего. Что они теперь сами по себе. Хорошо бы у них получилось вернуться в гнездо. Маленьких нектарниц запросто могли съесть, если они лишатся укрытия.

— Блядь, — сказала Кара пустому дому, а потом смутилась, шокированная собственной дерзостью.

Мама не допускала сквернословия даже от папы, но сейчас их здесь не было. Так что, словно пробуя на прочность незыблемость домашних правил, Кара повторила:

— Блядь.

Ничего не произошло, поскольку никто, само собой, за ней не следил. А раз так…

Отборочный дрон лежал в керамическом кейсе за маминой кроватью. Застёжки начали ржаветь по краям, но ещё работали. Они слегка оцарапали пальцы, когда Кара открыла кейс. Дрон представлял собой комплекс вихревых двигателей размером с большой палец, соединённых системой гибких шарнирных стержней, что давало возможность пересобрать его в дюжину различных конфигураций. Две дюжины сменных отборочных манипуляторов, предназначенных для любых задач от резки камня до взятия анализов крови, стояли в кейсе, как солдаты, но Кару интересовали только три хватательные. Она сунула манипуляторы в карман, положила дрон на бедро, будто ребёнка, снова закрыла кейс и отправилась в сарай.

Птица и дрон поместились в папину тележку, и осталось ещё много свободного места. Она подумала, не прихватить ли ещё и небольшую лопату. С помощью дрона Кара усадит птенцов в гнездо, а потом предаст маму-птицу земле. Этим ничего не вернёшь, но раз это можно сделать, она сделает.

Солнце медленно соскальзывало в ночь. С востока полз низкий туман с отчётливо мятным запахом, тени деревьев отливали зеленью на фоне краснеющего света. Одно из колёс тележки за спиной Кары временами заедало и спотыкалось словно икая, потом начинало ехать снова. Опустив голову и сжав губы Кара шагала прямиком к пруду. От решимости почти сводило лопатки.

Лес в основном принадлежал ей. Зан тоже здесь играл, но с другими ребятами ему нравилось больше, и в городе он бывал чаще. Мама и папа никогда не уходили далеко от дома, разве что на работу в общественном парнике (в котором на самом деле не было никакого пара) для пополнения запасов еды. Кара знала звуки леса, пусть даже не всегда могла определить, что их издаёт. Она отличала завесу вьющейся лозы от прямой, крик красного зазывалы от крика зелёного. Большинство живущих здесь тварей не имело названий. Лакония — целый мир, а люди жили в нём всего около восьми лет.