Странники в ночи

Андрей поморщился. Что это, радио? Нет, оно выключено. Да и не могло это быть радио, потому что голос разговаривал именно с ним, с Андреем... Он звучал, и в то же время его не было. Впрочем, Андрея вовсе не занимал вопрос, откуда исходит голос. Важнее высказаться самому.

- Почему, - обратился он к пустоте, - почему люди погибают даже тогда, когда им ничего не стоит избежать смерти?

- Почему погибают? - переспросил голос из ниоткуда, но не так, как переспрашивают, когда не расслышат. Он передразнивал, он издевался над горечью и гневом, прозвучавшими в словах Андрея. - Понятно, почему. Если бы они хотели просто жить, они бы не умирали. Но они хотят жить с комфортом внутри себя. Они пытаются продемонстрировать некий, так сказать, свой особенный, так сказать, вкус, некий шарм, только и всего. Только и всего! В скорости есть шарм. Всего лишь! Когда машина летит, э-э, под ночным дождем, это так красиво... Нет? Но зато, - голос интимно понизился, - я говорю и подчеркиваю - но ЗАТО - по сравнению с катастрофами самолетов или судов, аварии на дороге гораздо, гм, гм, назидательнее. Да, гхм, я бы сказал назидательнее. Все всем сразу видно, и какое внимание к событию! У всех на глазах, у всех под носом. О-о-о! Как это назидательно! А-ах! Как это поучительно! Прямо как на сцене. Лучше, чем в кино.

Андрея утомила затейливая трескотня, и он пробурчал про себя:

- Дождь виноват... Мокрая дорога...

- Само собой, - с готовностью согласился несносный голос. - И дождь, и мокрая дорога, и алкоголь, и безответственные водители! Такова жизнь во всем её многообразии. Такой вот, если позволительно так выразиться, поворот судьбы. С ума сойти можно, какой поворот судьбы! Кстати, разрешите представиться. Меня зовут Моол. По буквам: Эм-оу-оу-эл. МООЛ!

Над головой Андрея грохотало, словно кто-то подпрыгивал и топал на крыше машины, явно пребывая в восторженном состоянии. Вот-вот продавит тонкий металл... Андрей затормозил, высунулся в окно, и тотчас с нежнейшим шелестом к тротуару пронеслось что-то светло-розовое, взмыло вверх. Андрей в изумлении поднял голову. Моол раскачивался на фонаре, размахивал плащом, ликовал, даже как-то ухитрялся кланяться. А вокруг тонул в разноцветном огненном море ночной город, он не спал, он выглядел бодрым и нарядным, свежим, отдохнувшим, жаждущим острых ощущений.

Моол окинул сияющие улицы кичливым взглядом со своего фонаря, торжественно взлетел в ночное небо подобно карнавальному воздушному шару, снова спустился вниз, зацепился за фонарь. Он постоянно менялся, трепетал, исчезал и появлялся, полы его плаща развевались как флаги, хлопали на ветру - а вот голос никуда не пропадал и не умолкал ни на секунду.

- Господа! Дорогие господа! - восклицал он на все лады. - Я обращаюсь к вам и прошу внимательнейшим образом меня выслушать! Дорогие господа...

Искусная игра голосом чрезвычайно забавляла Моола. Он мог абсолютно все, даже говорил многими голосами одновременно, но такой прием был сложным и получался лишь тогда, когда Моола распирало от упоения своей речью. Глаза его то краснели, то темнели, а то вдруг сыпали фейерверки золотых бенгальских искр, лицо светилось, как розовый абажур. Порой Моол ревел мощно и требовательно, и его голос напоминал тогда синхронное мычание сразу нескольких коров, а при дальнейшем понижении (для Моола и это было возможно) клокотал, как густой гороховый суп. Когда же голос, напротив, повышался до писклявого мяуканья, слова становились почти неразличимыми.