Страна, которой нет

Прозвучало как оплеуха. Наверное, потому что так и подразумевалось.

- Имран, - добавил шеф после паузы. - отдохните немного и начинайте его искать. Если вам потребуются люди или ресурсы, требуйте. Но требуйте тихо. Амар... вы можете быть свободны и работать по расписанию, но будьте готовы к тому, что вас могут в любой момент привлечь для консультаций.

- Спасибо, Валентин-бей, - искренне обрадовался Амар. И не менее искренне обиделся на то, что на него не повесили это скверное, тухлое и бесперспективное дело.

Сонер Усмани, несовершеннолетний

Все счастливые семьи счастливы одинаково. Так говорит Ширин, когда в доме что-нибудь происходит. И каждый раз Сонер забывает спросить или посмотреть, откуда эта цитата. В этот раз до цитат дело не доходит. Ширин молчит. Кажется, она тоже удивлена - убийством или тем, что отец, достопочтенный господин министр транспорта, остров спокойствия и опора небес, выгнал персонал и теперь сам складывает вещи, мечется по номеру, разевая рот как рыба на берегу. Если проклятущего Тахира можно убить, так и номер могут прослушивать.

- Сволочь... - выдыхает Афрасиаб Усмани, - отродье. Невовремя как. Как подгадывал. Пустота. - "патронташ" с носителями летит в чемодан, синяя полупрозрачная ваза - в стену. - Пу-сто-та. Входи кто хочет... Что я успею сейчас, что?

Ширин молчит. Залезла с ногами в кресло, в накидку завернулась и молчит, даже в планшетку не косится, и очки сняла. Отец, конечно, мимо швыряется - не будет же он сестрице личико портить, но под горячую руку ему лучше не попадаться. Выпороть не выпорет, но за волосы оттаскать может, и плевать ему, когда он злится, что Ширин в ответ способна столько мелких пакостей наделать, что за год не расхлебаешь. Поэтому отца она и уважает, насколько вообще что-то такое у нее в голове помещается, а вот брат - надо признать, впрочем, давно уже признано: плевать она на брата хотела, а поколотить ее себе дороже. Отцу нажалуется, а воспитывать драгоценную Ширин - это его привилегия, никому не уступит, чуть что - дурак, не трожь сестру!

- С этой сворой же договариваться, что воду вязать. - отец, уже, кажется, не орет. Все куда хуже, он жалуется. – У них же вместо головы... кизяк на тестостероне. А три четверти своры еще будет думать, что это я взорвал нашего драгоценного президента. Потому что я был - здесь!

- А на...

- А половина своих тоже будет думать, что это я. И полезет ставить палки в колеса, чтобы я слишком высоко не заехал.

Это верно. Вот ведь Тахир - и жил плохо, и умер невовремя. Хотя тут его, конечно, не спрашивали и не он выбирал - но если бы выбирал, выбрал бы еще похуже. Если б смог, конечно, если есть куда хуже: внезапно, в чужой недружественной стране, притащив с собой половину тех, кому доверяет и две трети тех, кому не доверяет, чтоб в его отсутствие дома ничего случиться не могло.

Теперь кто раньше собраться успеет, с нужными людьми договориться, пообещать всем побольше, тот власть и возьмет.

- Зато теперь долей в "Вуце" оперировать можно.

- Молчи! - орет отец. - Дура!

- Подумайте, какая тайна... - поднимает глаза к небу сестрица. - Это еще не во всех газетах было? Ну, к вечеру будет.

- Ду-ра. - проговаривает отец. - Совсем дура. И я... с детьми такое обсуждать.

И опять прав. А Ширин умная-умная, да и правда дура. Потому что с женой про Вуц и сделку разговаривать, еще куда ни шло. Со старшим сыном и наследником - можно. А с ней? Если человек с шестнадцатилетней девчонкой про такое беседы ведет, ему ж доверять ни в чем нельзя, ни одной тайны не сохранит.

- Папа, - говорит сестрица этим своим голоском утомленной кинозвезды, почти по слогам. – Нас, конечно, слушают. Все, кому положено, и еще гостиничная безопасность – ты бы на них пожаловался, что ли? Но слышат только то, что надо. Папа, ну сколько можно?

- Будь проклят тот день! - вслух произносит отец. Никому тут не нужно объяснять, какой. - Будь проклят тот день… - повторяет он, поднимает вторую вазу, смотрит на нее задумчиво и аккуратно ставит на место.

Суджан Али, убийца президента Тахира

Пригородный поезд привычно всосал поток рабочих, разъезжающихся по окрестностям столицы. Здесь события, наделавшие столько шума этажами выше, мало кого волновали. Политика интересовала подавляющее большинство соседей Суджана по вагону только в тех случаях, когда могла напрямую привести к безработице, голоду и стрельбе на улицах. Имя Мохаммада Тахира большинство из них услышало впервые или, во всяком случае, хотя бы на минуту обратило внимание, только во время известия о теракте. Но президент другой страны – это что-то предельно далёкое, из реальности по ту сторону проектора или ещё сохранившихся в рабочих предместьях плоских экранов. Известие о покушении на вождя их бы напугало, а все остальные политические деятели для этих людей – абстрактные фигуры, на несколько секунд мелькающие в репортаже или новостной ленте. Даже завидно.