Страга Севера

– Никанорыч, она шефу стучит!

Полковник встряхнул головой, вскочил, прошелся взад-вперед.

– Это точно?

– Есть видеозапись, – набирал очки Воробьев. – Сделала третий экземпляр какой-то сводки аналитической группы. И вложила себе… в трусики. А трусики у нее!.. А лобок!..

– Ты мне кончай про лобок! – рявкнул Арчеладзе. – Что дальше?

– А дальше она пошла в женский туалет на пятом этаже. Я сразу понял – там почтовый ящик. Мой человек сразу после нее заперся и обшарил. И нашел под рукосушителем. Прочитать, что за документ, не успел – время ограничено. Через восемь минут явилась барышня из левого крыла. На пятом-то как раз переход… Справила нужду и прихватила почту.

– Что за барышня? Ты когда научишься докладывать?

– Раньше была в контрразведке, сейчас не знаю, куда ее сунули, – обиделся Воробьев. – Не кричи на меня, Никанорыч…

– Хорошо, прости…

– Куда полетела наша бумажка, установить трудно. Да известно куда!

– Машинистку не трогай, – велел полковник. – Подготовь дезинформацию: какой-нибудь документ, но не сильно горячий. Придумай! Принесешь – согласуем…

Воробьев помолчал, потрепал бороду.

– Никанорыч, поехали по грибы? Белых нет, но опят – море. Что-то ты злой стал, сердитый, развеяться бы тебе.

– Эх, брат, тут вокруг такие белые вылазят, – многозначительно сказал Арчеладзе. – Очень круто все заворачивается… Мне вчера гранату в машину закинули, с Колхозной площади поворачивал…

– Да ты что?!

– Учебная, с боевым запалом… Когда замедлитель горел, вдруг так хорошо стало. Вишневый «Москвич». – Полковник усмехнулся. – Кто там Есенина преследовал? Черный человек? А меня вот – «вишневый»…

– Слушай, надо же срочно собирать совещание! Никто же не знает!

– Ничего не собирать! Не знают, и хорошо. Я сам тут разберусь. Очень меня заело. Этот «вишневый» оскорбляет меня лично! А во мне все-таки есть капля крови горца.

– Ну гляди, Никанорыч, – проговорил Воробьев. – Мне эти игры не нравятся… Не езди хоть без охраны.

– Спасибо тебе, иди работай, – пробурчал Арчеладзе. – Пригласи Локтионова.

Он уткнулся в рапорт. Старший группы прямо писал о себе, что он профессионально непригоден к оперативной работе. Кто действительно был непригоден, тот рапортов обычно не писал. Хотя бы тот же Редутинский, которого вчера хотелось убить.

Все предсказал проклятый парапсихолог!

Полковник включил селектор.

– Вчера у меня был… парапсихолог, – сказал он секретарю. – Помнишь? Глаза бешеные?

– Так точно!

– Он сегодня не звонил?

– Звонил, да я ему дал отбой, как вы распорядились, – выжидающим тоном отозвался секретарь.

– Еще позвонит – пригласи ко мне.

– Есть.

Локтионов встал по стойке «смирно» у порога. Арчеладзе подал ему рапорт:

– Возьми и брось в корзину.

– Он от меня ушел, – с внутренней злостью сказал Локтионов.

– Кто – он?

– Объект. Вишневый «Москвич».

– А ты сразу рапорт? – возмутился полковник. – Посмотрите, какие мы самолюбивые!.. Ничего, он и от меня вчера ушел. Ты его пометил?

– Я лично поставил в задний бампер радиомаяк, – признался старший группы. Через три минуты он перестал сначала работать. Потом заработал… Но оказался на заднем бампере «Жигулей» девятой модели. Я мотался за этими «Жигулями»…

– Ты в следующий раз привяжи этот «Москвич» тросиком к своей машине, – посоветовал полковник. – Никуда не уйдет. Или веревочкой. Иди и трудись. Все!

Он ушел в комнату отдыха, налил стакан вина и выпил до обеда, чего никогда не позволял себе. Ему казалось иногда, что он, как черный таракан, видит исходящую из тела радиацию. Она представлялась тонкой, бестелесной пылью, которая остается на стенках гильзы после выстрела. Эта пыль, прикипевшая в тканях, конечно же, не размывалась красным вином…

Стронций медленно делал свое дело. Неужели и его после смерти похоронят в свинцовом гробу?

Неожиданно заверещал телефон в кабинете. Арчеладзе давно привык к их голосам – каждый звучал по-своему, но этот будто бы был незнакомым и каким-то мерзким. Он выглянул из комнаты отдыха и сразу понял: звонил красный прямой телефон шефа.

Тот самый, что мертвым простоял все два года.

Полковник не спеша налил еще полстакана, выпил и только тогда поднял трубку.

– Господин полковник, прошу вас зайти ко мне, – мягко предложил Комиссар.

Он всех называл господами и делал ударение на этом слове. Это был его стиль. Арчеладзе же принципиально говорил ему «товарищ генерал», тем самым подчеркивая его комиссарство. А тот ничего не мог поделать, ибо по уставу все еще были товарищами.

Шеф предложил ему сесть, попутно оценивая психологическое состояние подчиненного.

– Прошу вас, Эдуард Никанорович, приоткройте завесу таинственности вокруг вашего дела. – Комиссар миролюбиво улыбался. – Меня интересует лишь ваша работа в среде оппозиционных сил.

– Меня эта работа как раз мало интересует, – холодно ответил полковник. – Я не занимаюсь политикой.

– Но ваша агентура работает в этой среде.

– Да и нет. Потому что мне нужна лишь некоторая информация, связанная с основной деятельностью отдела. А вообще это бесперспективное дело. За два года ничего ценного не получил.

Комиссар покивал головой, будто бы соглашаясь, и тут же спросил: