Страга Севера

«Папа» нравился полковнику, хотя по закону подлости он тоже когда-то был крупным партийным работником, однако его было за что уважать. После девяносто первого года «папа» занимал высокий государственный пост и только недавно ушел в тень, после чего с ним легче стало решать вопросы. Внешне он не походил на номенклатурщика, к образу которого все давно привыкли – седая, гладко зачесанная шевелюра, сытое лицо с пустым «партийным» взглядом. Этот скорее напоминал монаха, наряженного в гражданский костюм, – аскет с тихим, очень высоким, женским голосом и проницательными, круглыми глазами. Арчеладзе подозревал, что «папа», будучи партработником, занимался еще чем-то и был наверняка связан с конспиративной деятельностью. Может, сотрудничал с ГРУ, может, еще где, – у «папы» неловко спрашивать, скольких он женщин любил в своей жизни. Родителей не выбирают… За свою работу Арчеладзе отчитывался только перед «папой», минуя Комиссара, и это, разумеется, раздражало последнего. О золотом партийном значке НСДАП и о своих предположениях, связанных с ним, он все еще не докладывал, ожидая шифровки от сотрудников зарубежного отделения. Когда в картах идет масть, никогда не нужно спешить.

Ночная встреча с голодающим Молодцовым сильно поколебала его версию относительно золотого запаса. Он не испытывал удовлетворения, что дело наконец сдвинулось с мертвой точки, напротив – нечто вроде разочарования пришло к нему утром, когда он, только проснувшись, сделал переоценку вчерашней информации. Если золото таким оригинальным способом перекачали по нефтепроводу, минуя все границы, таможни и прочие службы, то отыскать его за рубежом практически невозможно. На своей-то территории исполнитель этой акции выявился чудом, а точнее, голодом; на той стороне нет ни голодных, ни идейных.

Изобретателю нового слова в контрабандистской деятельности можно при жизни поставить памятник. И им наверняка окажется какой-нибудь лейтенант или капитан КГБ, давно убитый где-нибудь в Афганистане или Азербайджане…

Если сейчас доказать, что золото перекачали, отдел разгонят. И куда приставят потом, в какой аппарат всунут – неизвестно. А «золото Бормана», между прочим, – дело заманчивое и перспективное. Только бы наработок сделать побольше, чтобы убедить «папу». Кто же подменил значок и когда?..

Он вызвал секретаря:

– Срочный спецрейс в Ужгород, на двенадцать часов. Предупреди технического эксперта, пусть прихватит микролабораторию. А сейчас давай сюда Воробьева… Ищи по радио Нигрея!

– Хорошо, Эдуард Никанорович. – Секретарь положил листок на стол начальника. – Рапорт Локтионова.

– Что у него?

– Просит освободить от должности.

– Ладно, иди!

Воробьев пришел сразу с выпученными глазами, борода торчком.

– Ну что, кошкодав?

– Каюсь, Никанорыч!

– Каяться будешь в свободное время. Докладывай!

Воробьев положил на стол магнитофонную кассету возле себя, накрыл ладонью.

– Значит, так. Зямщица-младшего привезли домой в двадцать два часа тридцать две минуты. С ним вместе приехал отец и еще человек по имени Эрнст Людвигович. Фамилию установить не удалось.

– Его фамилия Масайтис, – сказал полковник. – Продолжай!

– Масайтис?.. Так вот, он почти сразу начал делать сеанс гипноза. Мы его записали. – Воробьев постучал кассетой. – Успокаивал, расслаблял, потом усыпил. В течение сорока минут Зямщиц-старший и этот Масайтис находились в кухне, похоже, пили чай и разговаривали. Запись плохая: то ли самовар шумел, то ли чайник – какой-то фон идет.

– Может, кот мурлыкал? – съязвил Арчеладзе.

– Никанорыч!.. А дальше сам послушай. – Он подал кассету. – Перематывать не нужно.

Полковник вставил кассету в магнитофон. И сразу услышал вкрадчивый голос с прибалтийским акцентом: «Тебе хорошо… Сознание чистое, память светлая… Ты отдохнешь и все вспомнишь… Мы с тобой поедем в горы… Ты помнишь горы? Там лес, птицы поют, речки шумят. Мы пойдем с тобой по горам, по тем местам, где ты ходил один. Потом мы спустимся в пещеру… Ты же бывал в пещере?..»

И только сейчас, спустя сутки, Арчеладзе вспомнил парапсихолога с сумасшедшими глазами и ощутил озноб на затылке: все, что предсказывал этот шарлатан, – сбылось! Другой же шарлатан тем временем почти пел: «В пещерах растут сталактиты и сталагмиты. Они как сосульки, такие звонкие, если ударить молоточком… Ты обязательно вспомнишь, где шел, потому что у тебя светлая и чистая память…

Мы никого не встретим, потому что в горах никого нет. И в пещерах никого нет… Мы возьмем самые яркие фонари и разгоним тьму. А когда светло, нечего бояться… Ты же ничего не боишься!..»

Подобных ласковых увещеваний было минут на двадцать. Дослушав запись, полковник вынул кассету и положил себе в стол. Воробьев ждал реакции начальника, но не дождался.

– Слушай, Володь, – панибратски сказал Арчеладзе. – Ты веришь этим парапсихологам, экстрасенсам?

– Не, я не верю, – без сомнения отмахнулся Воробьев. – Но гипноз, воздействие на подсознание – это да.

– А я, кажется, начинаю верить, – признался полковник. – Ладно, иди работай.

– У меня еще не все!

– Ну, говори.

– Машинистка стучит.

– Ей положено стучать.